На коже чуть повыше солнечного сплетения у него оказалось шершавое пятно. Оно было светлее окружающей кожи, которая имела приятный цвет кофе со сливками (гольф, теннис, плавание и лампы для загара зимой).
Пятно имело желтоватый оттенок, как у мозолей на пятках. Леда потрогала его и отдернула палец. Пятно было шершавым, как наждак, и странно твердым. Броня, мелькнуло у нее в голове.
– Ты не думаешь, что этот чертов цыган меня чем-то заразил? – спросил ее Кэри с беспокойством. – Какая-нибудь инфекция? Парша?
– Но он же коснулся твоего лица, а не груди, дорогой, – ответила Леда. – Давай-ка быстрее одевайся. У меня бриоши горячие. Надень темно-серый костюм с красным галстуком. Ты – душка моя.
Два дня спустя вечером он позвал ее в ванную. Так закричал, что она бегом бросилась туда (
Пятно желтой отвердевшей кожи сильно увеличилось. По форме оно напоминало дерево, крона которого разрослась от груди к низу живота до пупка. Впрочем, и пятном это уже нельзя назвать – скорее нарост толщиной в восьмушку дюйма. Она увидела на нем трещины, некоторые столь глубокие, что можно было просунуть в них монетку. Выглядело это страшно.
– Что это? – почти закричал он. – Леда, скажи, что это значит?
– Я не знаю. – Она постаралась говорить спокойно. – Тебе надо сходить к доктору Хустону. Прямо завтра, Кэри.
– Нет. Не завтра, – сказал он, глядя на себя в зеркало, на кору желтоватой плоти. – Завтра, может, и лучше. Но лучше послезавтра. Нет, нет, не завтра.
– Кэри…
– Леда, дай мне крем «Нивея».
Она передала ему баночку с кремом и понаблюдала, как он мажет желтоватый панцирь на животе, прислушалась к шуршащему звуку и почувствовала, что не может этого перенести. Леда вышла из ванной и направилась к себе в комнату. По ее словам, в тот момент она впервые была рада, что у них раздельные кровати, сознательно рада, что он не сможет коснуться ее во сне. Ночью долго не могла заснуть, прислушиваясь к шуршащим звукам, когда он скреб пальцами по странному наросту.
А на следующую ночь он сообщил ей, что ему становится лучше. Потом подтвердил, что дело, кажется, пошло на поправку. Но она по глазам видела, что он обманывает, и даже не столько ее, сколько себя. В экстремальной ситуации Кэри оставался таким же эгоистом, каким был всегда. Впрочем, Леда тут же добавила, что и она стала порядочной эгоисткой за годы жизни с ним. Ей самой нужна была хоть какая-то иллюзия.
На третью ночь он вошел к ней в спальню в одних пижамных штанах. Глаза его смотрели печально и испуганно. Леда перечитывала какой-то роман Дороти Сейерс, свое любимое чтиво. Книжка выпала из ее рук, лишь только она взглянула на него. Наверное, она бы даже заорала, если б спазм не перехватил горло. Билли Халлек подумал, что ни одно человеческое чувство не может быть уникальным, хотя иногда кажется иначе. Кэри Россингтон прошел такой же период самообмана, что и он, после чего следовало потрясение.
Леда обнаружила, что желтая корка (или чешуя) покрыла весь живот Кэри и почти всю грудь. Безобразные бугры с подпалиной. Черные трещины беспорядочными зигзагами покрывали корку сеткой. В глубине этих трещин можно было приметить красноту, на которую лучше было не смотреть. Сперва можно было подумать, будто трещины располагались хаотически, как в бомбовой воронке, но оказалось, что это не так. С каждого края желтая плоть была слегка приподнята. Чешуя. Но не рыбья, а грубая чешуя рептилии вроде ящерицы, игуаны или даже аллигатора.
Левый сосок его груди был еще виден, а правый полностью скрылся под уродливым панцирем, который уже проникал ему под мышку. Исчез пупок и…
– Он спустил свои пижамные штаны, – продолжала свой рассказ Леда, допивая третий бокал все теми же маленькими птичьими глотками. Снова слезы потекли по ее щекам. – Вот тогда я обрела голос, начала орать, чтобы он прекратил. Он послушался, но я успела заметить, что эта дрянь распространилась ниже. Член еще не был затронут, но лобковые волосы уже исчезли под ней.
– Ты вроде бы говорил, что у тебя пошло на поправку, – сказала я.
– Я так и думал, – ответил он мне. А на следующий день назначил встречу с Хустоном.