— У меня больше нет желудей, — сказала волшебница. — И других семян нет.
— Значит, мы в анналах, — подытожил Плацента. — Глубоких таких. Вонючих.
— Немного огня я сделать могу, — пожала плечами Джиданна. — Но этого не хватит.
Все обернулись к вехоту. Тот чесал за ушами шестью правыми лапами. В ответ на невысказанную просьбу демон немного поворчал, но все же неохотно поехал за брошенным стволом. Мектиг и Плацента отправились с ним.
Вернулись они через полчаса. Теперь вехот был в облике огромного шерстистого мамонта, тащащего волочугу. Эта работа ему явно не нравилась, и он зло рыл ногой снег.
Но вконец замерзшие Дрекозиус с Джиданной встретили их радостно. Мектиг тут же принялся рубить огромный ствол на дрова, Дрекозиус — раскладывать их вокруг ледяной глыбы, а Джиданна — поджигать белкой.
Ничего не делал только Плацента. Этот шатался вокруг, с прищуром разглядывая виднеющуюся сквозь лед девочку. Дрекозиус, который считал неподобным для духовного лица марать руки о грязные поленья, с укоризной сказал ему:
— Сын мой, разве ты не видишь, что все мы трудимся?
— Вижу, — пожал плечами полугоблин. — И че?
— А ты не хочешь тоже немного потрудиться?
— А ты не хочешь получить сапогом по яйцам?
— Не хочу, — растерянно ответил жрец.
— Ну вот и я не хочу.
Но и без помощи Плаценты огонь постепенно разгорался. По ледяной глыбе покатились первые капельки. Она словно плакала от жара.
Плакала она очень долго. Кто бы ни заточил неизвестную девочку в колдовской лед, дело свое он знал. Несколько часов и целый сгоревший дуб понадобились, чтобы глыба подтаяла.
Но в конце концов она сдалась. Мектиг, выбрав место, где не было огня, снова заработал топором — и на сей раз по льду пошли трещины. Еще час усердной работы — и рослая девочка выпала на снег.
Во льду ее тело прекрасно сохранилось. Хладный труп, конечно, но совсем не тронутый тленом, без скверного запаха. Туника тоже была почти цела.
Криабал же она сжимала по-прежнему. Мертвые пальцы держали его мертвой хваткой.
— Она жива, — внезапно сказала Джиданна.
— Жива?.. — удивился Дрекозиус. — Но, дочь моя, разве ты сама не говорила…