— Что-то сделать мы можем всегда, — рассеянно ответила мать Исатэлла. — Вопрос лишь в том, будет ли этого достаточно. Ты утверждаешь, что великий инквизитор не поверил тебе?
— Он сказал, что не верит. Но теперь мне кажется, что он верил, и даже более того — желал Антикатисто успехов в начинаниях.
— Твои слова граничат с кощунством, брат. Ты обвиняешь главу Инквизитория в тяжелейшей ереси.
— И в преступлении, — дополнил Массено. — Я утверждаю, что он предпринял шаги, чтобы прервать мой бренный путь.
— Шкар, — кивнула архимандритиса. — Но она погибла. Ты абсолютно уверен, что она говорила правду?
— Ей ни к чему было осквернять уста ложью перед смертью.
— Но шкар не выдает имя пославшего его. Шкара можно медленно разрезать на куски — он не скажет ни слова. Их уста запечатаны печатью Савроморта.
— Эту печать растворила пайцза нунция. Шкары повинуются любому из прелатов.
— Никогда еще член нашего ордена не бывал нунцием, — задумчиво произнесла архимандритиса. — Покажи мне свою пайцзу, брат Массено.
Монах отвернул ворот рясы и извлек кулон с двойной спиралью. Он положил его на ладонь, чтобы глядящая сверху вниз архимандритиса могла хорошо рассмотреть.
— Сама Солара вручила тебе эту ношу, брат, — сказала мать Исатэлла. — Ты обязан исполнить ее волю.
— И я исполню ее, если хватит на то моих сил. Именно для этого я вступил под наши святые своды — просить о помощи. Я бился с Антикатисто, и он бежал от меня, но серьезного вреда я ему не причинил. Чтобы уничтожить сие зло, нужна мощь всего ордена.
Мать Исатэлла помолчала. Отпив крошечный глоток из стоящей рядом пиалы, она медленно молвила:
— Когда Антикатисто прежде был жив, орден не сражался с ним. Волшебники не позвали нас на помощь, а сами мы не стали навязываться. Тогдашний архимандрит… отчасти разделял взгляды нынешнего великого инквизитора. Он не испытывал ненависти к Мистерии, но полагал, что они сами должны расхлебывать ту кашу, которую заварили.
— Я далек от того, чтобы подвергать сомнениям решения отца архимандрита, — ответил Массено.
— И все же ты подвергаешь. Не словами своими, но действиями, но поступками — ты утверждаешь, что орден не поступил верно, оставшись тогда в стороне.
— Безусловно, великий инквизитор прав в том, что среди волшебников очень мало севигистов, а те, что есть, — не слишком тверды в вере, — согласился Массено.
— Разве об этом я говорю? — приподняла брови мать Исатэлла. — Дар Лучезарной служит не для защиты одних лишь севигистов. Он вообще служит не для защиты. Мы призваны истреблять, брат. Истреблять то, чему не место в этом мире. То, что поганит лик мироздания самим своим существованием. Тьму и скверну. Мы изжигаем их, как солнце изжигает плесень.
— И нет большей скверны, чем Антикатисто. Он — Тьма в чистом виде.
— Безусловно так. Но в Мистерии очень много и иной скверны. Не сами волшебники, но то, с чем они играют. Нечистые духи, восставшие трупы, даже пришельцы из Паргорона — все это есть в Мистерии, и есть в неподобно великом количестве. Причем мы не можем с этим сделать ровным счетом ничего, ибо в Мистерии нам не рады. Там не властен небесный закон, и мы не можем свободно там действовать, не начав войну.