Наверное, я все же сказала это вслух. Судя по выражению лица моего новоиспеченного мужа-палача. Но даже не испугалась. Мне было лишь жаль маму Свету. Я больше никогда не вернусь к ней и не увижу ее. А она… вряд ли она сможет пережить разлуку со мной. Хан дал мужчине деньги и тот протянул протянул ему свидетельство. Мне почему-то показалось, что это свидетельство о моей смерти.
Дальше мы молча ехали обратно в дом Хана. Для меня это был не дом, а тюрьма. Жуткое место, где меня ждала только боль, насилие и тоска. Вряд ли этот страшный человек будет долго моим мужем. Здесь нет любви. Здесь вообще ничего нет. Только безразличная звериная похоть. Но ради нее не женятся. Ему есть с кем ее удовлетворять. Я ему нужна. И скорей всего ненадолго. Мне даже страшно представить насколько мучительной будет моя смерть, когда Хан решит избавиться от меня. Если только я не умру под ним от очередного болезненного проникновения. Как только я думала о его члене во мне, то тут же начинала дрожать от панического ужаса и от ожидания страданий. Как я могла раньше представлять, что секс — это прекрасно. Как могла вообще думать, что женщина может получить от этого удовольствие. Это мука. Это жуткая и самая ужасная пытка.
Когда мы вернулись домой не было цветов, не было гостей и поздравлений. Такая же черная мрачность и тишина с тиканьем настенных часов. Только на столе букеты бордовых роз и праздничная сервировка. Когда Хан приказал мне раздеться, я ощутила, как сердце замерло и сковырнулось страхом, неприязнью и ожиданием адской боли.
Но в этот раз мой мучитель решил разнообразить наш секс и превратил его еще в более худшую пытку. Вместо быстрого соития он растянул мои мучения на долгие и бесконечные минуты стыда и неприятных, отталкивающих, вызывающих дрожь отвращения, ощущений. Его пальцы, теребящие мой клитор, вторгающиеся в сухое влагалище невозможно долго, до раздражения кожи и болезненной чувствительности, когда кажется вся плоть покрыта микро трещинами и щиплет от трения. И клитору больно. Никаких приятных ощущений. Как будто наждачкой по оголенному мясу. А потом этот самый страшный ад. И никаких изменений. Внутри долбиться дубина огромных размеров, которая кажется раздерет меня на куски. Все так же больно, все так же неприятно и никогда мне к этому не привыкнуть. Я чувствую, как он толкается мне в низ живота и кажется достает до кишок. Рычит по-звериному, скалится. А мне хочется умереть под ним. Хочется, чтоб это быстрее закончилось навсегда.
Когда Хан слез с меня и вышел из обеденной залы, я думала только об одном — что еще раз я просто не выдержу и сойду с ума. Сжимала руки в кулаки, а по дрожащим ногам течет его сперма, я смотрела на выпавший из его кармана клочок бумаги и думала о том, что так больше не может продолжаться.
Может быть я бы пережила тридцать дней. Постаралась бы как-то справиться. Но больше нет сроков. Это пожизненное. И я слишком слабая. Я не выдержу. Не умею. Не могу. Я хочу к маме Свете. Я хочу спрятаться, закрыться. Я хочу, чтоб он больше никогда меня не трогал.
И этот рисунок… Не знаю кто его нарисовал. Не знаю кто настолько прочувствовал мою внутреннюю боль. Мне показалось что эта женщина с цветком вместо головы — это я. Я не видела больше никого кроме нее. Ни Хана, ни странную безногую и безликую девочку, ни жуткую черную тварь, которая гоняла меня по лабиринтам. Я видела только ее — обезглавленную несчастную жертву. Может быть это намек? Может я должна умереть прямо сейчас?
Рука протянулась за ножом лежащим возле тарелки. Я схватила его скрюченными пальцами и сдавила, продолжая смотреть на рисунок и ощущать саднящую боль между ног. Пусть все закончится. Отодвинула манжет платья, обнажая вены и всматриваясь в синие, тонкие извилистые ниточки, задыхаясь от ужаса и понимания какой-то неизбежности. Замахнулась и запястье вдруг сжала чья-то сильная рука. Я вскинула голову и встретилась взглядом с темными глазами Замбаги.
— Дура! — она выдернула из моей ладони нож и дала мне пощечину. И это было спусковым крючком, по моим щекам потекли градом слезы. Меня словно разорвало, и я содрогалась от рыданий, взахлеб, в голос.
— Ты что творишь? Это проще простого! Это выбор слабаков! Неудачников! От тебя только это и могло бы ожидаться! Все… все змеи в серпентарии обрадовались бы твоей смерти и его поражению.
Не знаю о чем она и мне все равно.
— Я не могу… не могу больше, — рыдая и всхлипывая, не видя ничего перед собой даже ее лица и не понимая, что она говорит сейчас без малейшего акцента.
— Смоги. Не будь идиоткой. Ты знаешь чьей женой ты стала? Знаешь кто ты теперь? Ты Дугур- Намаева. Ты жена наследника золотой империи. За твое место многие отрезали бы себе руки и ноги, пили бы дерьмо и мочу, вылизывали пол и жрали грязь. Стать женой внука самого Батыра…
— Мне все равно….он ужасен. Он жуткий. Я… его ненавижу.
— Ты можешь его ненавидеть. Ты можешь сейчас перерезать вены и сдохнуть. Никто не станет горевать о тебе, а он найдет другую дуру и женится на ней.
— Пусть… пусть найдет. Я не могу… мне больно, мне ужасно больно и мерзко.
Она тряхнула меня за плечи и заставила смотреть на себя, вытирая мне слезы.
— Да. Твоя свадьба не такая, о какой мечтают маленькие девочки и муж далеко не принц. Но ты… ты можешь стать королевой, царицей таких несметных богатств, что тебе и не снились. Ты можешь владеть самым сильным и могущественным мужчиной, которого бояться даже те, чья власть неоспорима. Ты женщина, Ангаахай. Красивая, молодая женщина у которой есть все, чтобы свести мужчину с ума. Роскошное тело, лицо диковинной красоты… если добавить сюда хитрость и мозги — ты сможешь быть не просто счастливой, а купаться в самом невиданном счастье во Вселенной.
— Нееет. Какое счастье? Ты с ума сошла? Он же зверь. Он же чудовище дикое и нет в нем ничего человеческого.
— Он мужчина. И он выбрал тебя… Ты здесь, и ты его жена. Приручи зверя.