Думал вытрахает эту блондинку и надоест. Как обычно. Сразу и с первого раза. Пресыщение до тошноты и коленом под зад. Не надоело. И во второй раз было фееричнее, чем в первый. Появилось ощущение, что он хочет возвращаться домой и всегда иметь возможность поставить русскую на колени и долбиться в ее белую плоть, очищаться внутри самому и пачкать ее… Да. Она его птица. Белая лебедь. Руки-крылья. Сломать в локтях, чтоб не улетела и клевать коршуном ее грудь, ее отверстия, погружать в них пальцы и член. Играться с ней. Трогать. Раздевать, одевать, кормить.
Еще до того, как дед позвал его к себе Хан решил, что никаких тридцати дней не будет, а слизняк Паша слишком долго коптит это небо.
Ему пора в ад в покрытый копотью котелок, где черти будут шпарить кочергой его раздолбаный зад. Заодно пусть прихватит с собой и одну из шалав, которая сыграет для публики новоиспеченную жену Звезды. Ангаахай будет только его. Хана. Новые документы, новая жизнь. В ней нет никого кроме Тамерлана. Он ее хозяин. А теперь милостью деда, гореть ему в аду, и муж. Пожалуй, выгоднее сделки не придумать. Потом, когда надоест, стать вдовцом проще простого.
Увеличил звук на приемнике: «Ужасная смерть… жуткая потеря и катастрофа. Разбился самолет с молодоженами. Павел Звезда и его юная жена Верочка погибли. А ведь всего лишь несколько дней назад мы радовались выбору… радовались счастью нашего любимого…»
Вырубил на хер лицемерное соплепускание и включил на всю громкость Менсона, газ до упора. Бросил машину возле ворот и ловко, как пантера перелез через ограждение, приземлился на ноги.
Прислушался к тишине и стрекотанию кузнечиков. Шорох в стороне, и он представил себе, как девчонка бежит босиком по узким коридорам его любимого лабиринта, который с высоты птичьего полета выглядел, как цветок. Еще одно творение Тамерлана. Лабиринт красной розы. Созданный в честь матери. Такой же жуткий и сложный, как и ее жизнь.
Тигрица бежала за девчонкой, преследовала, загоняла жертву. Хан увидел, как мелькнула сбоку огромная тень, сжал в ладони кинжал и стиснул челюсти. Кайя заманивает добычу в тупик. Она наигралась. Теперь можно устроить пиршество. И если он не успеет от маленького лебедя останутся одни перья. Он бежал по следам Кайи, что есть мочи, бежал так быстро как не бегал с времен изнуряющих тренировок. И в этот момент не знал точно, что именно им движет желание насолить деду или вид окровавленных перьев, валяющихся на зеленом газоне. Он сам себе не хотел признаваться, что с лебедем расставаться не хочет… Не сейчас.
Выскочил на участок перед ограждением и увидел, как Кайя склонила голову перед прыжком. У него будет ровно секунда на то чтобы вонзить кинжал ей в артерию. Убить одним ударом и … разорвать тишину собственным воем.
— Псс, — кошка обернулась. Глаза горят фосфором, пасть вот-вот раскроется в оскале перед броском. Выпрямился во весь рост и отрицательно качнул головой, не отпуская взгляд зверя.
— Нет, Кайя.
Позади нее девчонка. Бледная, как смерть. С изодранными в кровь коленками. Взгляд застыл. Смотрит перед собой и ничего не видит. Глупая… такая глупая невинность. Таких сейчас нет. То ли грандиозная дура то ли… то ли не повезло ей. Таких безжалостно крошат в пыль. И он бы раскрошил. Но пока что она нужна ему. Может быть потом. Когда придет время стать вдовцом.
Сдавил нож сильнее, понимая, что, если Кайя не остановится ему придется убить свою любимую девочку, разбереденную запахом крови и охотой.
— Иди к папочке, — сказал по-монгольски и поманил к себе ударом ладони по ноге. Тигрица повернула морду к девчонке, повела носом, потом снова посмотрела на хозяина. Тряхнула головой и, развернувшись спиной к насмерть перепуганной жертве, подошла к Хану. Потерлась блестящими боками о его ноги, ткнулась холодным носом в руку. Он выдохнул с облегчением.
— Домой иди. Все. Поигралась и хватит.
Потрепал по бархатной шерсти между ушами, скупо потрепал, не особо балуя, а тигрица довольно заурчала, облизала пальцы хозяина и пошла в сторону дома. В два шага преодолел расстояние между собой и девчонкой. Сдавив кулаки на секунду ошалел от желания свернуть этому глупому лебедю голову. Луна осветила красивое женское лицо, застывшее в гримасе ужаса с мольбой в глазах. Замахнулся, ударил по бледной щеке, развернулся на пятках и пошел к дому.
Навстречу ему вышла Замбага и склонила в почтении голову.
— Что?
— Сегодня плохо ела и плакала. Рисовать больше не хочет. Скучает.
— Я зайду к ней. Позже. Приготовь все к отъезду.
— Передала это вам.