Хан не сводил с меня пристального взгляда, и я не могла понять, что именно выражают его глаза. Их выражение было похоже на то, что было сегодня в доме его деда, когда я осмелилась поцеловать чудовище
— Надо промыть еще и здесь, и здесь, — показала пальцем на его скулу, лоб и вниз на рассеченную губу.
— Промывай.
Выдохнула и потянулась к его лицу, но я не доставала даже до его плеч.
— Сядьте.
Одной рукой придвинул стул, развернул его и уселся наоборот, облокотившись мощными руками на спинку. Стул жалобно застонал под его мощью. Выдохнув я коснулась ватным тампоном скулы, осторожно протерла рану, наблюдая как шипит жидкость во взаимодействии с кровью и не веря, что на самом деле делаю это. Прикидывая сколько займет времени прежде чем хищник меня сожрет.
— Не больно?
И совершенно не задумываясь подула на рану. Хан отпрянул назад и сдавил мою руку.
— Что? Болит, да? Я осторожно.
Перевела взгляд на его глаза и не смогла моргнуть, как загипнотизированная. Еще никогда я не видела у Хана такого взгляда, как будто удивленного и озадаченного. Вблизи у него оказались очень длинные ресницы, загнутые кверху. Как у девушки. Сейчас его глаза не были угольно-черными. Они были насыщенного каштанового цвета с красновато-золотистыми вкраплениями. Красивый цвет. Необычный. Радужки казались бархатными и очень глубокими.
— Я подую.
Коснулась снова ваткой и подула.
— Зачем?
— Не так больно, — сказала я и протерла с другой стороны от раны. — когда я была маленькой и сдирала колени мама дула и не так щипало.
— Зачем тебе это? Какая разница?
Застыла с ватой в руках.
— Что зачем?
— Вот это все.
Кивнул на вату и снова смотрит на меня, чуть наклонив вперед голову и прожигая своими невыносимыми глазами. Как будто ищет во мне что-то.
— Раны надо промыть иначе будет заражение и может загноится и…