Мэри»
В одно из ноябрьских воскресений больше десятка членов семьи Гэлвин собрались у Маргарет в Боулдере. Их пригласили с целью собрать как можно больше образцов ДНК психически здоровых Гэлвинов для сопоставления с уже имеющимися в распоряжении ученых. По этому случаю в город прибыли ассистент ДеЛизи и флеботомист, которые должны были отвезти взятые образцы в Бостон.
«Прямо кровопролитие какое-то. Стоило устроить это на Хэллоуин», – сказала Маргарет.
ДеЛизи обратилась к Гэлвинам еще летом, в преддверии публикации работы с геном SHANK2. До этого никто в семье не имел ни малейшего представления о том, что информация, полученная из образцов их крови, была основой для исследований генетики шизофрении в Национальном институте психиатрии и использовалась практически во всех последующих генетических исследованиях этой болезни. ДеЛизи не контактировала с ними уже несколько десятилетий, по крайней мере с конца 1980 годов. Тогда один из ее коллег связался с семьей после ее первого приезда. Ответивший на телефонный звонок член семьи отказался встречаться и попросил не беспокоить их впредь. Такое бывает: или настроение меняется, или ученый звонит в неподходящий момент.
Разумеется, в этой научной публикации фамилия семьи не называлась. Однако ДеЛизи охотно рассказала Линдси о мутации, а та донесла известие до сестры и матери. Мими, которой только что исполнилось девяносто, была немного смущена новостью. На протяжении многих лет она так старательно винила в семейной болезни Дона, что теперь ей оставалось только застенчиво улыбаться. А Линдси с Маргарет испытали немалое злорадство при виде матери, окончательно убедившейся в несостоятельности своих предположений. И еще они порадовались тому, что так давно начатая научная работа продолжается и налицо результаты, которыми можно похвастаться. Впервые за многие годы сестры ощутили нечто вроде надежды.
Сдававшим кровь не собирались сообщать о наличии или отсутствии у них мутации гена SHANK2. Результаты генетической экспертизы были строго анонимны и использовались только в научных целях. «Мы – цифры, а не имена», – сказала Маргарет. И все же они с Линдси удивились, увидев, кто приехал, а кто нет, кто готов признать возможность наличия у себя генетического сбоя, а кто ведет себя так, как будто такой проблемы нет и в помине. Майкл приехал, но без особого удовольствия – для него это походило на посыпание солью старых ран. Сестре Мими, Бетти, было уже под девяносто, и ее детей, по всей видимости, не затронуло психическое заболевание, преследующее семью Мими. Она по-прежнему жила на Восточном побережье, и ехать ей, ее детям или членам их семей было слишком далеко. Явка представителей следующего поколения вообще оказалась довольно слабой. Дети Майкла приехали, дети Марка – нет, а сына Ричарда, который появился на свет, когда его отцу было семнадцать, вывело из себя одно предположение о том, что ему следует это сделать.
Медики сказали Линдси, что отказы – нормальное явление. Люди испытывают ужас перед этой болезнью и не хотят даже думать о ней.
Неделей позже в доме на улице Хидден-Вэлли Мими осторожно вышла из своей спальни, медленно спустилась по лестнице в кухню и присела у стола. Она двигалась уверенно, но с помощью ходунков, на которых висел портативный кислородный аппарат.
«У меня жуткий артрит, мне вот суставы заменили, – говорила она по телефону за несколько месяцев до этого. – Я теперь прямо Бионическая Женщина[71]». Усмехнувшись сама себе, она продолжила: «Вообще-то, ничего смешного, дорогуша. Вот погоди, доживешь до моих лет. Две операции на тазобедренном суставе, а мне ведь девяносто. И они сделали бы еще, да я слишком стара для такого. Просто ветхая старуха». Из-за глазного тромба Мими было трудно читать. «Как же приятно держать в руках хорошую книгу! Правда, руки у меня теперь настолько плохи, что я и книгу-то не удержу», – говорила она в тот день у себя на кухне. В обоих ушах у нее стояли слуховые аппараты, которыми она манипулировала в попытках понимать групповую беседу. Но она по-прежнему обожала слушать зальцбургскую запись оперы «Дон Жуан». «Когда я тут одна, могу на полной громкости слушать эту оперу, или балет, или что еще». Ум Мими не потерял всегдашней остроты; она упорно старалась быть собой – умной, начитанной, достаточно сильной, чтобы выдержать любые трагедии, и при этом совершенно несклонной к самокритике.
Обе сестры прекрасно знали, как хорошо мать умеет переводить разговор с любой неудобной темы на свои воспоминания о Федерации («Да я могла бы целую книгу написать о людях, с которыми мы там познакомились, о тех дивных вечерах…»), или о подростковых годах в Нью-Йорке, или о военной службе Дона. Идею сделать сокола талисманом ВВС она ставила в заслугу себе. «Масса людей утверждала, что первым сокола предложили они. Но это не так», – сказала Мими.
Сестры старались ненавязчиво подталкивать Мими к более важным, пусть и не совсем удобным для нее, темам. Она ответила на несколько вопросов о Нэнси Гэри и временах, когда они общались семьями. «Мы были довольно близки, – сказала она. Но личная дружба с Нэнси у нее не сложилась. – Насколько я понимаю, Нэнси была не из тех, кто заводит близких подруг», – сухо сказала Мими.
«Тогда почему я отправилась жить к ним?» – спросила Маргарет.
Мими повернулась к дочери: «Да потому, что у нас тогда четверо детей попали в больницу одновременно…»
«Понятно, эту часть истории я знаю. Но зачем они взяли меня к себе, если вы не были близкими друзьями?» – спросила Маргарет.
Мими отмахнулась: «Да не знаю я толком. Ну, она узнала, что Брайан погиб, и позвонила».
Чем больше интереса к себе чувствовала Мими, тем глубже погружалась в свой былой перфекционизм. «Я больше не занимаюсь живописью, в первую очередь потому, что не могу тягаться с дочкой», – сказала она, поглядывая на Маргарет. Дочери Маргарет повзрослели, и теперь она наконец смогла возобновить свои занятия живописью. И у нее получалось. Она, как когда-то Мими, изображала природу, но в более изобретательной и смелой манере, и даже сумела продать несколько своих картин.
Затем Мими повернулась к Линдси. «А
Линдси натянуто улыбалась. Нарочито небрежно она упомянула пару своих недавних мероприятий – для инвестиционной фирмы и медицинской компании.
«Да, за двадцать лет Мэри обзавелась той еще клиентурой, – сказала Мими: – А говорила «Мам, я не буду этим долго заниматься, это не очень интеллигентная работа». Но зато платят вполне прилично. Надо было ей в аспирантуру идти!»