«Тут мне письмо пришло со штрафстоянки, пишут, что с меня восемьсот пятьдесят долларов, представляешь?».
«Я в курсе, – сказала Линдси. Она провела несколько часов в телефонных разговорах с полицией, судом и страховой компанией и отправила им копии генеральной доверенности Мэтта для подтверждения своих полномочий заниматься всем этим от его имени. – Еще раз позвонят или напишут, отправляй их ко мне».
«Да мне бы просто решить этот вопрос».
«Решим. Это долгая песня, Мэтт, понимаешь. Судейские еще даже номер этому делу не присвоили».
Линдси пыталась завести разговор о завтрашних похоронах, как с Питером. Но Мэтт был безучастен и к этому. Зато за поеданием сэндвичей в ближайшем кафе он пустился перечислять свои многочисленные травмы и увечья. «Мне сделали шесть стоматологических операций. А в 1979 году, когда мне было двенадцать с половиной, у меня из мозгов сгусток крови вынули».
«Я была на том хоккейном матче», – сказала Линдси.
«Это было в Академии ВВС. Чемпионат лиги. Мы сделали Митчелл. У них-то было двадцать два полевых игрока, два вратаря и штатный тренер. А нас всего одиннадцать. И ты мне собралась о хоккее рассказывать? Отшайбись!»
Линдси улыбалась. Она привыкла к шуточкам Майкла. Обычно они были куда неприличнее.
«Мы вышли на первенство штата. А я не мог играть, потому что разбил голову. Тот парень схватил меня за задницу и бросил на борт».
«Помню! – сказала Линдси. – Я сидела рядом с тобой на заднем сиденье, и у тебя глаз болтался на щеке».
Мэтт показал Линдси шрам на лице.
«Сто пятьдесят семь швов, – сказал он, как всегда сильно преувеличивая. – Я уже умер, а они стали использовать электрошок. Помнишь тот сериал «Скорая помощь», как они там с электрошоком? Ну вот, они меня десять раз саданули, а я уже семь с половиной минут в клинической смерти, и они такие – давайте еще разок попробуем. Шарахнули меня в одиннадцатый раз, появился пульс, и через две с половиной недели я очнулся».
Мэтт немного повспоминал о колледже Лоретто-Хейтс – девочек в общежитии, фризби в коридорах, хоккеистов, с которыми там познакомился. Он вспомнил, что через год бросил учебу, работал в боулинге, развозил газеты и некоторое время жил вместе со своим братом Джо.
«Когда Джо умер, мы с Марком и Майком поехали туда и поделили на троих его пожитки. Мне вот телевизор его достался», – мрачно сказал он.
Воспоминания о Джо подтолкнули Мэтта к еще более трудной теме. «Дональд превращал мою жизнь просто в кошмар. Он срывал свою злобу на всей семье. Меня об пол колотил». Чем дольше он рассказывал о детстве, тем больше исполнялся жалости к самому себе. Линдси всегда была склонна думать, что Мэтт – когда-то тренировавший ее футбольную команду, которого в своем школьном сочинении она назвала своим героем, – на самом деле был жертвой, как и она сама.
«Дональд, Брайан, Джим – все они меня совращали, – сказал Мэтт. Правда, невозможно было понять, насколько это соответствует действительности. – И я ушел из семьи лет на восемь-десять. А потом вернулся, а у Джима инфаркт, вон там, на Мэйн-стрит. И у Джо тоже инфаркт. И папа умер. И теперь вот мамы не стало. И нет у меня больше семьи. И я ничего не могу с этим поделать».
«Я же есть», – сказала Линдси.
Брат взглянул на нее: «Хорошо, что кто-то еще остался».
* * *
В тот вечер дом на Хидден-Вэлли принимал многочисленных Гэлвинов, съезжавшихся на похороны Мими. Из Маниту-Спрингс приехал Майкл с женой Бекки и одной из дочек. Он все еще был под впечатлением своего опыта ухода за Мими перед ее уходом в мир иной. «Я сказал Мэри, что на самом деле это была честь для меня. Бывает, что человеку просто приходится делать это в силу необходимости, но большинству людей хватает денег, чтобы не заниматься всем этим самим», – говорит Майкл.