Я раньше всех узнал об этом переводе, так как именно мое исследование жизни генерала сэра Уильяма Клейтона, первого баронета и отца Филеаса Фогга, позволило отыскать родной дом Фогга и, следовательно, найти записные книжки, которые, в конечном итоге, и пролили свет на эту историю.
Мой английский коллега – вышеупомянутый лингвист, приходившийся праправнуком сэру Уильяму Клейтону и его десятой жене Маргарет Шоу – тщательно обыскал давно заброшенный Фогг-холл. Сэру Беовульфу удалось обнаружить написанные детской рукой записи, имевшие частичный параллельный перевод. С помощью всех этих заметок, которые предоставил мне сэр Беовульф, я смог воссоздать историю, так и оставшуюся не рассказанной в романе Жюля Верна – историю, записанную в другом дневнике Филеаса Фогга.
1
Верн называл Филеаса Фогга Байроном, носившим усы и бакенбарды, и настолько бесстрастным, что он мог бы прожить, не старея, целую тысячу лет. Было ли это предположение о его возможном долголетии всего лишь совпадением, мимолетной мыслью, которая по воле случая оказалась так близка к правде?
Ведь именно такой срок жизни – в тысячу лет – был отведен Фоггу. Верн писал, что в 1872 году ему было около сорока, так на самом деле и обстояло дело. Но эриданеанский эликсир начинает воздействовать на организм лишь после того, как ему исполняется сорок лет. Сегодня Фогг, будь он еще жив, выглядел бы так, словно состарился всего на год или два. Существует вероятность, что он действительно жив, здоров и находится где-то в Англии. Может ли кто-нибудь указать на его могилу, где на могильном камне было бы высечено его имя, дата рождения – 1832 год, а вслед за ней и дата смерти? Нет, этого никто не в силах сделать.
Мистер Фогг был высок, хорошо сложен, с красивым и благородным лицом – именно такой внешности и ожидаешь от человека, похожего на Байрона. У него были светлые волосы и усы, отсюда можно сделать вывод, что Верн описывал его либо как блондина, либо – как светлого шатена. Но Верн не упоминал цвет его глаз. Однако дотошный исследователь по-прежнему может отыскать полицейские протоколы Скотленд-Ярда и выяснить, что глаза у него были темно-серыми. Что не удивительно для представителя семейства, все члены которого имели серые глаза.
Лицо у Фогга было бледным – естественный результат того, что его кожа подвергалась воздействию солнца всего один раз за день, когда он совершал ровно одну тысячу сто пятьдесят один шаг. В отличие от большинства его современников, зубы у Фогга были просто безукоризненными. Никакого кариеса, и это несмотря на то, что у многих жителей Альбиона середины девятнадцатого века зубы были гнилыми. Данная особенность, наряду с серыми глазами, судя по всему, объяснялась генетикой. С другой стороны, поскольку еще в детстве Фоггу неоднократно давали эликсир, здоровье зубов могло стать результатом воздействия лекарства, изобретенного тысячу лет назад на расстоянии многих световых лет от Земли.
К началу истории – среде второго октября 1872 года – у мистера Фогга, судя по всему, не было никаких родственников. Он проживал в доме номер семь на Сэвил-роу со своим единственным слугой. У Фогга имелись знакомые, но ни одного близкого друга. Его единственными развлечениями были прогулка от дома до Реформ-клуба, чтение газет и игра в вист. По словам Верна, жизнь Фогга в течение многих лет была похожа на движение маятника на часах. На самом деле, под «многими годами» подразумевалось всего четыре: с 1868 по 1872. Но всем казалось, что он стал чем-то вроде местной достопримечательности – молочного фургона или даже дома, настолько он «врос» в окружающую его действительность.
Фогг требовал, чтобы воду для бритья ему нагревали до восьмидесяти шести градусов по Фаренгейту. Тем утром его слуга Джеймс Форстер принес воду в строго назначенное время – в девять часов тридцать семь минут. Он поставил кувшин перед умывальником, и мистер Фогг достал из воды термометр, который показывал температуру в восемьдесят четыре градуса. Подобная оплошность не имела оправданий. У слуги было не так много обязанностей, но выполнять их ему надлежало с особой точностью и аккуратностью. Он должен был будить своего господина точно в восемь утра. Двадцать три минуту спустя ему нужно было принести на подносе чай и тосты. Верн ничего не говорит о том, что еда должна была иметь определенную температуру, но можно предположить, что подобные требования все же предъявлялись. Через десять минут Форстер забирал поднос. После этого ему оставалось только подать господину воду для бритья в девять тридцать семь, а затем – без двадцати десять – помочь одеться.
В одиннадцать тридцать, ни секундой раньше или позже, мистер Фогг выходил из дома и возвращался, только когда все часы Лондона показывали полночь. В отсутствие господина у слуги было не так много дел. Он прибирался по дому, раз в неделю приглашал домработницу, заботился о том, чтобы одежда господина всегда была чистой и отглаженной, убирал постель, оплачивал различные счета и тому подобное. И если не считать совершенно нечеловеческих требований к соблюдению расписания, то Джеймс Форстер большую часть времени был предоставлен самому себе.
Или нет?
Почему, например, Форстер принес воду для бритья, которая оказалась на два градуса холоднее, чем требовалось? Ведь ему только и нужно было, что проверить термометр. Почему же он не поступил подобным образом, хотя знал, как это важно?
Объясняется это следующим образом: он проверял термометр. Мистер Форстер подождал, пока температура опустится до восьмидесяти шести градусов, и только после этого вынес воду из кухни. Он хорошо знал, что когда доберется до спальни на третьем этаже, температура воды окажется ниже необходимой. И совершенно не огорчился после того, как мистер Фогг сообщил ему об увольнении.
Скорее, это мистеру Фоггу следовало расстраиваться, ведь метроном его жизни сбился с заданного темпа. Внезапно все пошло не так. И хотя мало кого потревожит разница температуры воды для бритья всего лишь в два градуса, но мистер Фогг отнесся к этому очень серьезно. Однако безмятежное выражение его лица почти не изменилось. Только брови приподнялись, словно крылья птицы, привыкшей парить в воздухе всю свою жизнь и лишь изредка с неохотой взмахивающей ими. Затем брови опустились, и Фогг произнес холодным, но совершенно лишенным гнева голосом:
– Вы уйдете, как только я найду нового слугу. Обратитесь в соответствующее агентство для поиска преемника, а я побеседую с соискателями. Ради этой цели я готов задержаться.
Форстер ответил:
– Да, сэр. Очень хорошо, сэр. Могу ли я попросить у вас рекомендацию?
– До этого момента я был доволен вашей работой, – сказал мистер Фогг. – И я, безусловно, готов это подтвердить перед любым вашим предполагаемым нанимателем. Но я также должен буду четко объяснить, почему мне пришлось отказаться от ваших услуг.
Мистер Форстер на это ничего не ответил, но наверняка подумал, что мало кто из нанимателей сочтет разницу в два градуса по Фаренгейту столь серьезной, а то и вовсе достойной упоминания провинностью.
В конце разговора ни один из них не улыбнулся, хотя и трудно было понять, как они от этого удержались. Беседа эта проходила без свидетелей, и никто не мог увидеть или услышать их, однако они оба не теряли бдительности. И если бы выяснилось, что где-то спрятана камера или подслушивающее устройство, то ничего предосудительного в любом случае не удалось бы зафиксировать. Разумеется, в 1872 году такие устройства еще просто не существовали.