– На Вавеле все городские каменщики на износ работают.
Пани княгиня приказала разделить стеной дворец на две части, чтобы два пола отделить друг от друга и не подвергать их искушению. Тогда в замке будут два монастыря, чем хвалится её милость.
– И очень! – отозвался епископ злобно. – Князь Болеслав, видя других, наслаждающихся доброй дружбой с женщинами, вероятно, сам захотел бы другой жизни.
– Идёт к тому, – рассмеялся ксендз Шчепан, – что Пясты хотят умереть без наследника. Начало этому положила княгиня Ядвига, отсадив от себя Бородатого, а наша пани направляется по их тропе.
– В самом деле, даже от естественного умножения своего рода воздерживаются, – добавил насмешливо епископ. – У нас их всё-таки достаточно, и чересчур… Один хороший стоил бы этой кучи…
Из-за угла стола выступило смеющееся лицо с прищуренными глазками ксендза Квоки. Носил он это прозвище, под которым его все знали, хотя имел другие родовые имена. Оно досталось ему в награду оттого, что много говорил и на дворе епископа других забавлял.
– Ну что же! – сказал он. – Если бы ваша милость разрешили, для того, чтобы сделать пиршество набожным, как надлежит особам духовного сана, мы на нём могли бы напевать Пястовскую литанию.
Другие от одного упоминания о ней уже начинали смеяться. Епископ вовсе не препятствовал.
Кубки, поспешно наливаемые по кругу подчашим и выпиваемые не мешкая, хорошо приготовили умы к этой насмешливой песне, автором которой был ксендз Квока.
– Нашу литанию! Литанию! – воскликнули из-за стола. – Споём.
Ксендз Квока вылез немного из-за угла, сделал набожную и смешную мину, стиснул руки и громко, церковным образом запел.
– Болеслав Чистый!
– Очисти нас! – отвечали ему хором.
– Благочестивый Болеслав Одоничевич!
– Молись за нас!
– Болеслав Сильный, Зеймовита сын!
– Завоюй нас, если можешь!
– Это бы пригодилось, – вставил епископ.
Тем временем они пели дальше, смеясь и выкрикивая.
– Болеслав Рогатый!