Его вертели, клали его, он сжимал уста, морщился, отворачивался, а на людей, что его так унижали, не смотрел даже.
Более мягкое обхождение с ним Лешека не вызвало благодарности, принял его холодно, как надлежащее ему. Жегота, на прощание бросив ему ещё в глаза болезненную насмешку, попрощался и вышел.
Только когда дверь за ним захлопнулась, Павел пробормотал:
– Ты и твой пан сложите голову!
У дверей и окон поставили стражу, но князь приказал, чтобы с узником обходились мягко. Боялись его. Дал ему слуг, обдумал всякие удобства и, сдав смотрителям, не в состоянии вытянуть из него слова, бросил его.
Топорчики, так хорошо справившись, едва сдали узника, немного себе и коням дали отдохнуть и, не глядя на ночь, поспешили назад в Краков. Нужно было предупредить князя Болеслава, получить от него подтверждение того, что случилось, а это было нелегко. Подлость епископа не отнимала у него его характера, похищение духовного лица, пастыря было всегда угрожающим для тех, что покушались на него.
Но прежде чем из Серадзя они добрались до Кракова, уже некоторые люди из Кунова, принадлежащие к двору Павла, Бета, челядь принесли туда новость о похищении. Затем попала она на Вавель к князю.
Когда капеллан ему донёс об этом, Болеслав побледнел и смешался – потерял дар речи.
– Это не может быть! – воскликнул он взволнованным голосом.
Он уже жалел об этом половинчатом позволении, испугался последствий. Неспокойный, он побежал с этой новстью к княгине Кинге. Из замка постоянно посылали в город за информацией, правда ли было, что рассказывали.
Когда Жегота потом подъехал и пришёл к князю, застал его встревоженным и почти гневным.
Он не имел времени открыть рот, Болеслав спросил его:
– Это правда? Что вы наделали? Ради Бога! На что решились! На меня пойдёт кара за вашу наглость! Я этого не хотел, не позволял, не приказывал!
– Ваша милость сказали, что не приказываете, но не запрещаете. Пора было этого негодяя, который безнаказанно поясничал, научить, что не всё ему может сойти с рук.
– Пастырь! Епископ! – кричал Болеслав. – Пойдут на меня жалобы в Рим, интердикт бросят. Мы будем лишены костёла, месс, молитвы!!
Он заломил руки.
Жегота старался его успокоить.
– Тот, который бы заступился за этого явного грешника, – сказал он, – признал бы себя его соучастником. Всё-таки дела его, на которые смотрели все, очивидны!
– Но он за них он в ответе перед Богом и Высшим Пастырем, не перед вами, – воскликнул всё ещё перепуганный князь. – Где он? Что вы с ним сделали?
– Мы отдали его в Серадзь, под стражу князя Лешека, – сказал Топорчик.