Вальтер покорно приблизился к нему с подобострастием и начал целовать его руку и одежду.
– Дорогой отец! Дорогой отец! Без гнева… смилуйтесь…
– Как, без гнева? – прервал Павел. – Это гнев святой.
Заступаюсь не за себя, но за всех слуг Божьих.
Так пылко начатый разговор ни к чему привести не мог.
Дзержикрай отступил немного, не теряя серьёзности и спокойствия, повернулся к окну, поглядел в него, как бы разговор вести не хотел, дожидаясь, пока епископ остынет.
Этой минутой воспользовался Вальтер и тайно потихоньку что-то начал шептать Павлу, который внимательно слушал, но на Дзержикрая смотрел, не спуская с него глаз.
Этот шёпот продолжался коротко – а епископ не дал узнать по себе, чтобы на него он произвёл малейшее вечатление.
Вальтер, чтобы не попасть под подозрение, что хотел с епископом по-своему договориться, быстро отступил на пару шагов. Молчание продолжалось приличный отрезок времени.
Дзержикрай равнодушно поглядывал то на комнату, то за окно, наконец, когда эта тяжёлая для всех тишина не прекращалась, а Павел остыл немного, приблизился к нему и мягко произнёс:
– Мы принесли вашей милости слова мира и согласия.
Не отталкивайте их. Вам следует угодить, никто не отрицает.
Давайте поговорим о нём. Князь Болеслав, хотя виноватым себя не чувствует, потому что его расположение было неверно истолковано, неправильно поняли слова, князь, несмотря на это, готов понести наказание.
– Наказание? Какое я ему назначу? – спросил Павел гордо.
– Нет, но на какое вы согласитесь, когда будет договорённость, – сказал Дзержикрай.
– Например? – сказал Павел, гневаясь. – Он должен меня публично простить!
Дзержикрай покачал головой.
– Этого быть не может! – ответил он. – Он не провинился, а достоинство его это не позволяет.
– Как это? Разве в сто раз более сильные цезари, чем он, не склоняли головы перед епископами? А такой маленький князик не мог бы встать передо мной на колени, своим пастырем?
Дзержикрай снова повернулся к окну, промолчал. Вальтер опустил голову, не желая вмешиваться в разговор.