Вальтер со стоном закрыл глаза.
– Боже милосердный!
– А я должен им это простить! Никогда! Никогда! Даже если буду вынужден подавить свой гнев, якобы заключить мир, дать будто бы умолять себя! Никогда! Пока я жив, буду преследовать этого непутёвого Болеслава и служку его, Лешека! Выкину этих немцев прочь! Выкину!
Он бил себя в грудь, а Вальтер целовал его руки, усмиряя ярость.
– Вы сказали! – прервал он. – Святое слово! Сделайте видимое примирение, потом поступайте, как захотите. Подчинитесь уговору, чтобы отсюда выбраться, вернуть свободу! Будете сильнее! Да! Да!
Он умолял его, хватая за руки, которые Павел у него вырывал.
– Я говорил, – воскликнул он, – под какими условиями я заключу перемирие. У вас есть повозка…
– На это они не согласятся, – шепнул Вальтер, качая головой.
– Что же они думают дать? – отозвался, вдруг остыв, Павел.
Каноник пожал плечами.
– Мне они всё не доверили, – начал он бормотать, – я этого так хорошо не знаю. Я узнал только из разговора с ним (он показал на дверь), князь не умоляет, потому что своей вины не знает. Топорчиков накажет, но не на смерть. Несколько сот гривен, кусок земли отдадут.
Павел с презрением отвернулся.
Видно было, что он боролся с собой. В самом деле, ему очень хотелось свободы. Для человека, что никогда в городе долго выдержать не мог, сидеть запертому в четырёх стенах несколько недель, не вкушать охоты, весёлых пиров, смеха, свободы, – было почти равносильно смерти.
От одной мысли, что эти окованные двери откроют, уберут стражу, сердце его билось. Проволочка выводила его из себя, когда он чувствовал возможность освобождения.
Он опасался, как бы Дзержикрай его в этом не отгадал и не воспользовался расположением. Это возмущало его и раздрожало.
Ещё около получаса Вальтер вёл с ним беседу, но не добился много. Должен был рассказывать о том, что делалось в Кракове, кто и как принял новость о его заключении, показал себя другом или врагом, защитником его или противником.
Епископ расспрашивал о самых мелких подробностях.
Это так протянулось, что в конце концов Вальтер, боясь подозрений товрища, поспешно выбежал. И так пробыл слишком долго. Обоих послов принимал князь Лешек, но не слишком большое значение придавая всему делу. Не скрывал, что рад был избавиться от узника – хоть исполнял приказы Болеслава.
Дзержикрай держался сдержанно, немногословно, не позволяя расспросить себя ни князю, ни Вальтеру.
Он давал понять, что с епископом уже не надеялся заключить мир.