Он приблизился к двери, за которой стояла стража.
– Позовите краковских послов! – сказал он сдавленным голосом.
Во дворе были видны их кони, они сами пошли прощаться с Лешеком, которого утомляли визиты, и был зол, что ему оставили узника.
Их вызвали с аудиенции князя. Дзержикрай не показывал радость оттого, что одержал победу. Медленно вышел. Вальтер бежал с весёлыми глазами, ему улыбалась надежда.
Павла они нашли посреди комнаты, он стоял подбочевшись, с гордым и сердитым выражением лица.
– Хочу быть свободным! – воскликнул он. – Не скрываю этого! Говорите ещё раз, какое можете мне дать удовлетворение? Говорите!
– Мне нужно повторить мои слова? – спросил Дзержикрай.
– Не дашь мне больше ничего?
– Даю то, что несу, предлагаю, что мне поверили, – сказал каноник, – от себя, даже если бы был рад, не могу ничего. Не подобает мне теперь с пастырем торговаться.
– А пастырь, схваченный за горло, должен сдаться на вашу милость либо немилость, и принять то, что ему дадите! И благодарить!
Он в гневе вскочил.
– Вы меня знаете, – сказал он, приближаясь к Дзержикраю, – по крайней мере настолько, сколько должны знать: когда на дне моего сердца останется досада, в этой кадке для вас вырастет нездоровое тесто! Вынужденный к перемирию, я приму его, но…
– Это дело вашей совести! – прервал каноник.
Павел злобно усмехнулся.
– Повторите условия, – сказал он.
Посол, глядя на него, начал их перечислять.
– У моего горла нож, – крикнул епископ. – Слышите! Записывайте это мерзкое перемирие… принимаю!
Вальтер подскочил и очень сердечно начал целовать его руки, хотя епископ его отпихивал.
Дзержикрай достал пергамент, приготовленный заранее, и положил его перед епископом.
Он теперь молча согласился на всё, хотя видно было, что гневался, что эта договорённость была для него не примирением, но выходом из тюрьмы.