– Тогда пошли дьявола! – крикнул епископ злобно. – Делайте, что хотите, чтобы я от этого дьявола свободным был!
Приближалось время, когда епископ должен был показаться гостям. Сделав лицо так, чтобы гнева на нём видно не было, он вышел мрачный.
Вит и Верханцева остались в коридоре, поглядывая друг на друга.
– Ну, – буркнул Полкоза, – думайте, что делать…
– Не моё дело, – отпарировала Зоня, – ты голову напрягай. Я знать не хочу.
И, ударив дверью, она выскочила. Она давно не была так счастлива.
– Ха! – воскликнула она в духе. – Пришёл наконец мой час, то, что я давно ждала. Пусть теперь разбойник бесится. Я думаю, что ни Вит и никто её не коснётся. Будет стоять у него в глазах, будет переступать дорогу. Не найдёт от неё покоя.
Поделом тебе!
Епископ, оказавшись в кругу своих приятелей, почувствовал себя свободнее, к нему вернулись его смелость и развязное настроение.
Он шёл к столу, подбадривая, чтобы все были друг другу рады. Его рот не закрывался, а так как о том, что его задело, говорить не мог, приступил к своим излюбленным издевательствам над князьями, их обычаем, двором, над Лешеком и женой его. Ему помогали другие, кто что мог добавляя про князя Болеслава и тех, кого они больше любили.
Самые большие, однако, неприятели князя не много могли его упрекнуть, государь был набожный, тихий, справедливый, хоть не всегда легко видел, что было правильным.
Жаловались, что его легко было подкупить, но этот мнимый подкуп не означал никакого подарка, только смирение и доброе слово, пробуждающее милосердие.
Не смели его также упрекать в отсутствии рыцарского духа, потому что, хотя столько раз ему приходилось скрываться от татар, не имея сил выступить против них, в экспедиции на Яцву, в которой он истребил всё это племя, дал доказательства великого мужества и стойкости.
У стола епископа те, кто сам подстрекал к тому, чтобы Топорчиков сурово наказали, теперь кричали на Болеслава, что он отдал их в жертву и держал в заключении, хотя сам им приказал совершить нападение.
Епископ радовался, что краковских землевладельцев этот поступок оттолкнёт от Пудика. Говоря о монастырской жизни на дворе, они с иронией улыбались.
Среди шумных разговоров и издевательств, гомона пира Павел вскоре забыл о своём страхе.
Прежде чем упал вечер, Зоня, завернувшись в ткань, которую так надела на голову, чтобы лица видно не было, осторожно выскользнула со двора и побежала в замок. Там ей нетрудно было узнать, в какой комнате Кжижан жил со своей мнимой сестрой.
У полководца было две комнаты и каморка на верху. Из тех одну должен был отдать Бете, которая в первый вечер заперла дверь, соединяющую комнаты. Кжижану, надеявшемуся, может, на более близкое сожитие, пришлось это стерпеть, обещая, что со временем это изменится.
Бета принимала его опеку, но приближаться ему к себе не давала. Вояка, очень суровый со слугами, с женщиной был послушным, крутил усы, опускал голову и шёл прочь, когда его прогоняла. Крика не выносил… Уже чувствовал, что беду себе купил, но сходил с ума по этой безумной.
Увидев перед собой Верханцеву, которая несла воспоминание о епископском доме, Бета вскочила с кровати. Глаза её горели сатанинской злобой.