У горящего камина, на низком стульчике сидел человечек с гуслями в руках, довольно прилично одетый, с круглым лицом и почти квадратным, выпуклым, низким лбом, широким ртом, носом маленьким и задранным, смелого облика, какой подобает любимцу, который знает, что без него пан обойтись не может.
Он бренчал на гуслях и вполголоса пел, иногда голос становился сильнее и с преувеличенным выражением большого чувства:
Заметив входящего епископа, музыкант повернулся к князю, поглядел, немного прервался. Лежащий на ложе мужчина, бормоча, быстро, невыразительно, гневно выкрикнул:
– Дальше, бесов сын! Дальше!
Музыкант уже только по струнам побренькивал, но голоса ему или песенки как-то не хватило. Женщина, сидевшая у ложа, также немного зарумянилась и смешалась, но гордо подняла голову, поглядела на своего господина и, поздоровавшись с епископом, который медленно шёл к кровати, неподвижно осталась на своём месте.
Рогатка всматривался в ксендза Павла, который необычным видом такого князя, казалось, не был ни удивлён, ни огорчён. Музыканта он словно не слышал, женщины будто не видел.
Для приближающегося гостя князь немного задвигался на ложе. Его было некуда посадить.
Князь ударил в широкие ладони, двое босых слуг вбежало в полукожухах. Рогатка им гневно, быстро что-то приказал, но плевал так, говоря, брызгал, шипел, лопотал, что, пожалуй, только собственные слуги могли его понять. Слуги поставили лавку против кровати, набросали на неё что-то, похожее на рваную подушку, и епископ, вызванный движением руки, сел, не глядя на женщину, с любопытством измеряющей его глазами.
С некоторого времени он начал их всех ненавидеть, потому что каждая напоминала ему несчастную Бету. Он чувствовал к ним отвращение и страх.
Князь, который обязательно хотел обратить внимание прибывшего на свою румяную приятельницу, указал на неё рукой.
– Милая моя! Сонька! Сонька! Милая! Смотрите! Ну что? Гм?
Епископ поглядел, Сонька рассмеялась, Рогатка обрадовался…
– А ты, трутень, играй! – крикнул он сидящему у камина. – Твоя пёсья обязанность, день и ночь… Мы поговорим, играй…
Музыкант, которого звали Жабкой, сразу начал потихоньку побренькивать, стараясь показать свой большой опыт. Сонька вполголоса ему вторила, вовсе не думая о епископе.
– А вы тут… тут… тут… какого чёрта делаете? – зашепелявил Рогатка.
– По дороге, хотел вашей милости поклониться, – ответил Павел.
– Моя бедная милость, – засмеялся, быстро бормоча, Рогатка, – ни черта не стоит. Гривен в казне нет, мои бочки эта чернь высушила, хлеб беру в долг, мясо мясники дают смердящее. Всё утешение… вот… вот…
Он указал на Соньку, которая кичилась и смеялась.
– И вот этот непутёвый Жаба!
Рукой он указал на музыканта.