Он показал что-то руками и рассмеялся. Епископ побледнел, сразу от него отвернулся, не сказал ни слова.
Сначала слуга не хотел упомянуть об оплате крови, заговорил об охоте, дабы развлечь пана, а когда подошёл капеллан, он вышел.
В этот день, однако, Верея не заметил, чтобы чело епископа прояснилось – ходил хмурый и за порог не хотел выйти.
Вечером люди у него пили и он пил, ксендз Квока задавал латинские и польские загадки, всё остроумие которых зависело от того, что ответ на него напрашивался гадкий, неприличный, а в действительности требуемое слово было невинным.
Такая двусмысленность очень развлекала старых ксендзев, любимцев епископа – а он сам также развязной речью не гнушался. Весь вечер прошёл на таких шутках. Несколько последующих дней не принесли ничего нового.
До Кракова дошли особенные слухи, которые ввели всех в недоумение, – что безумный и всеми презираемый Рогатка предательством в Елче схватил Генриха Вроцлавского и закрыл его в замке в Лехне.
Это обрадовало епископа, неизвестно почему. В ту минуту, когда он смеялся над этим приключением, ударил кулаком о стол и крикнул:
– Этому Лысаку везёт, хоть разума нет; другим его хватает, когда судьба не способствует!
Все родственные князья готовились идти против дяди в защиту племянника. На границах закипело и забурлило. Епископ тайно выслал курьера в Литву и хотел думать, что что-нибудь поймает в мутной воде.
К нему возвращались спесь, весёлость, желание и, казалось, что в течение этих нескольких дней он помолодел.
Уже не опасаясь никакой встречи и упустив из головы то, что объявлял ему Верея, ксендз Павел однажды выбрался не на охоту, а со своими приятелями в соседний фольварк, где для большей свободы приготовили ему пиршество. Дорога вела прямо через рынок, а ехал епископ с большим числом людей. С ним было несколько краковских землевладельцев, которых снова старался примирить.
Ехали живо и всело, когда вдруг епископ остановился, будто поражённый молнией. Его спутники перепугались, не ударила ли его кровь, так он качался на коне.
В десятке шагов перед ним, прямо перед всадниками, загораживая им дорогу, стояла – Бета. Она специально выбрала себе такое место, чтобы её видели.
Только одета она была иначе, в коричневом одеянии, по цвету похожем на монашескую рясу ордена св. Франциска, подпоясанном соломенной верёвкой. Голова была накрыта белым платком.
Стояла и смотрела на епископа страшными глазами, её губы медленно стали искривляться, как для улыбки – обнажила стиснутые зубы и ужасающий издевательский смех распространился по пустому рынку.
Верея, который ехал за паном сзади, сначала не видел её, только, услышав смех, он поднялся на стременах, увидел это привидение и вскрикнул.
Епископ дал коню шпоры, весь отряд, бросившись вправо, объехал Бету, которая медленно повернулась за ним, смеясь и вытягивая руки. Когда встревоженный и бледный Верея объезжал её, она ему поклонилась и сделала знак рукой, точно приглашая, чтобы попробовал второй раз.
Потом медленным шагом, обернув голову платком, сложив на груди руки, она повернула назад к замку.
Вернувшуюся весёлость епископ в этот день потерял.
Как только он оказался с Вереей один на один, напал на него, ругая как бессовестного лгуна, негодяя, что хотел обмануть пана для выгоды. Верея поклялся, что её утопили на его глазах, рассказал подробности, называл людей, хотел привести их на освидетельствование. Епископ, не желая слушать, с яростью его оттолкнул, запрещая показываться ему на глаза.