– Тогда что? – спросила гордо, поднимая голову, Бета.
– Тогда я, слуга его, – сказал старик, – прикажу бросить тебя с камнем на шее в воду.
Ничуть не испуганная Бета долго на него глядела.
– Ты думаешь, что я этого испугаюсь? – отвечала она со смехом. – А! Тогда ты мне окажешь милость! Потому что мне опротивело носить на плечах жизнь, а покуда жива, должна ходить за ним. Знаешь ли ты, зачем я за ним хожу? Напоминаю ему о своей погубленной душе; пусть мне её отдаст. А кто меня из монастыря и от алтаря для развлечения взял? Ты знаешь?
Верея сплюнул.
– Мало ли кто возьмёт девку, – ответил он, – неужели тогда её за это должен всю жизнь держать!
– Должен! – воскликнула Бета. – Или держать её или убить! Пусть убьёт или прикажет убить…
Верея стоял, слушал и в его голове это не могло поместиться. Он бурчал, фыркал, собрался отвечать.
– Будь что будет, – воскликнул он, – как тебя епископ увидит и разгневается, я тебя утопить прикажу, и пойдёшь на дно!
Бета пожала плечами, поглядела на него, и через мгновение снова опёрлась о забор, сгорбилась, сложила на груди руки, положила ногу на ногу, опустила голову, казалось, забыла, что он стоял ещё перед ней.
Потом, опустив одну руку, она начала щипать траву около себя, срывать цветочки и брать их в рот. Жевала их и выплёвывала.
Она развлекалась бессознателно, как дитя. Старик стоял и смотрел. Это спокойствие женщине, которой пригрозили смертью, пронимало его, если не страхом, то любопытством.
Он думал, что она не совсем в своём уме.
Дав ей поиграть немного с листьями, когда уже хотел уходить, добавил ещё:
– Смотри же!
Бета подняла глаза, улыбнулась, опустила их и снова щипала траву.
Она была страшной в лохмотьях чёрного платья, грязного и порванного, с покалеченными и грязными ногами, с рыжими и преждевременно седеющими волосами. Часть их спадала на пожелтевшее лицо, ещё красивое, хотя страшно похудешее, и огромные глаза, увеличенные болью, пылающие от слёз, которые блестели между теми космами.
Верея, хоть закалённый и равнодушный, думал, что нужно было выстрадать, чтобы дойти до этого состояния онемения и равнодушия.
Он не спеша начал возвращаться в город, оглядываясь на неё. Она не изменила позы, не взглянула на него, по-прежнему, нагнувшись, щипала траву около себя, брала её в рот и выплёвывала. Он видел потом, как она медленно нагнулась, положила руку под голову и легла так на земле, обратив в небо лицо.
В эффективность своего предостережения он, по-видимому, не очень верил, поэтому по дороге домой думал, что он предпримет, если она его не послушает. Топить её он не очень хотел. Впрочем, день прошёл спокойно.