Стременчик

Все с удивлением на него смотрели, королева-мать, которая грезила только о королевствах для сына, сразу же после ужина позвала данным знаком Грегора к себе. Она догадалась, что он не мог говорить за ужином впустую с такой уверенностью о дочках Альбрехта, если бы ему этой мысли кто-то не подал.

Несмотря на весь свой ум, не умеющий лгать магистр, гнушающийся тайными дорогами, в конце концов признался королеве, что, действительно, эта идея исходила не от него, но давний товарищ и знакомый из Германии в разговоре ему её бросил.

Королева резко нажала, выведывая об этом немце, и узнала от Грегора, что он ещё находился в Кракове.

С живостью, которая в ней проявлялась, когда заходила речь о сыновьях и о заговорах для них, которые могли удивить епископа и доказать ему, как умела Сонька заботиться об их будущем, приказала Грегору, чтобы на следующий день привёл ей Лауена.

Велела ему сохранять строжайшую тайну. Легко угадывала, что это был посланец Альбрехта, и боялась, как бы он с кем-нибудь другим о том, как с ней, не говорил; была ревнивой.

Не хотела дать опередить себя. Чем больше становилась сила епископа Збигнева, тем горячей она хотела противовесить её своей великой хитростью и неутомимыми стараниями.

Лауен, убедившись, что будет один у королевы, был проведён боковыми проходами и оказался рядом с настойчивой, безжалостно вопрошающей королевой. Он не выдал себя, однако, больше, чем хотел. Не имел способностей Грегора из Санока, но находчивости было гораздо больше, чем у него.

Потом королева поручила Грегору поговорить с Лауеном ближе. Мысль не была отброшена. Две короны вместо одной поколебали материнское сердце. Таким образом исполнились бы её чаяния и предвидения.

Остановились на том, чтобы с Лауеном были отправлены послы к королю Альбрехту. Никто о том знать не должен был.

Однако же отправить посольство без ведома епископа было нельзя. За его спиной королева всё могла приготовить, но без него ничего не годилось ей выполнить, чтобы не портить отношений с мужем такого великого значения и силы.

Епископ гораздо радостней принял новость о проекте, чем выбор Казимира, которому до сих пор был против. Он охотно согласился на переговоры, на союз, на то, чтобы дать подкрепления, лишь бы сама Польша была избавлена от войны.

– Благословенная мысль, – сказал он, – если она брошена не для того, чтобы дать Альбрехту время, когда мы будем вести переговоры, короноваться в Праге и уничтожить значение выбора.

Проницательный епископ угадал, потому что переговоры растянулись, закончившись ничем, и Казимир остался дома, а высланные войска напрасно совершили походм не без потерь.

Среди этих стремлений, от которых неудача не оттолкнула королеву, потому что едва ничем кончалось одно, тут же начинала какие-то новые предприятия, время проходило быстро…

Наступил 1439 год.

В Кракове знали, что король Альбрехт вёл войны с Турцией, которые были неудачны, когда к королеве прискакал посол из Венгрии, объявивший, что во время возвращения из Смидерова в Расци (Сербия) Альбрехт, неожиданно заболев, умер. Осталась после него молодая ещё жена, Элиза, две дочери, надежда на третьего ребёнка и на голове слабой, осиротевшей, испуганной женщины судьба двух королевств, из которых одно было под угрозой турок.

Почти одновременно турки, которые намеревались броситься на Венгрию, послали послов в Польшу, предлагая ей перемирие.

Всё это упало вдруг, неожиданно, как молния. Но для королевы было блеском, в котором она увидела великое будущее для своих сыновей. Сонька всегда поддерживала отношения с Венгрией, как будто бы знала, что они ей послужат для возведения на трон одного из сыновей.

Едва посол с Дуная прибыл в Краков, когда оттуда верные королеве слуги летели в Венгрию.

Безрезультатный выбор Казимира в Чехии нужно было возместить в Буде. Венграм нужен был король и вождь; могли ли найти более храброго, чем этот молодой рыцарь, жадный до битв, который мог им привести польские отряды, потомков того Завиши, имя которого звучало, как герой.