Стременчик

До наступления дня выезжающему открыли ворота и, кроме стражников, никто его не видел. В сумерках прошёл он по пустым улицам и в назначенном месте нашёл уже Бедрика, с несколькими лошадьми ожидающего за городом. Кортеж состоял из так подобранных людей, что в нём пана от слуг отличить было трудно. Также невозможно было определить, кто ехал: купцы, мещане или бедные рыцари; а одежда имела такой непонятный покрой, без всяких местных признаков, что по ней национальность никто угадать не мог.

С дорогами Бедрик и его люди были так хорошо знакомы, что, не придерживаясь главного тракта, ехали боковыми дорожками, не расспрашивая никого. Чех говорил не много.

Однако же на другой день, как будто Грегор стал ему ближе, и менее его опасаясь, чех стал более открытым.

Он жаловался на войны, которые уничтожали страны по причинам веры, вздыхая по тому, чтобы при лучшем правлении вернулся мир. Из нескольких слов можно было угадать человека, который держался с гуситами. Грегор не хотел с ним ввязываться ни в какие диспуты, отвечал общими фразами.

– Вы, поляки, с нами, чехами, должны сплотиться и подать нам руки, – говорил Бедрик, – мы не чужие друг другу, потому что язык это доказывает. Короли нас разлучили, один король должен объединить. С немцами мы никогда не придём к порядку… Всем об этом нужно стараться. Нас достаточно, чтобы остаться и защищаться.

Грегор не прекословил, но вспомнил, что Сигизмунда в Праге приняли, признали, короновали его и жену, значит, сами отдались ему в руки.

– Ого! – произнёс Бедрик. – Не все! Впрочем, император Сигизмунд недолговечен, а императрица…

Тут он, улыбаясь, с согласием посмотрел на Грегора, который ответил:

– У него есть дочка, которая, наверное, с мужем возьмёт наследство после отца.

Подмигнув, чех усмехнулся и не говорил ничего.

Приближаясь к Праге, Бедрик остановился на ночлег, выслал вперёд человека, который утром вернулся. Грегор ещё спал, а чех пришёл его будить.

– Вставайте, – сказал он, – мы должны будем немного сбиться с дороги, у меня есть сведения об императрице.

Она едет, вызванная, к больному мужу в Прагу, Сигизмунд очень плох, адский огонь вступил в тело. Палец ноги уже должны были ему отрезать, но это не поможет; кто однажды получил эту лихорадку, не вылечится от неё и умрёт.

Из речи Бедрика видно было, что о Сигизмунде он вовсе не жалел, и что, напротив, известие об огне его чуть ли не обрадовало.

– Императрица спешит в Прагу и сегодня должна туда прибыть. Нам нужно так обернуться, чтобы оказаться на её дороге и выполнить посольство, прежде чем она приедет к мужу, – говорил Бедрик. – Нам также будет легче в её свите, которая, должно быть, многочисленна, незаметно проскользнуть в Прагу.

Все немедля с ночлега отправились в путь, а Грегор также был рад, что получится легче выполнить поручение королевы. Мрачный осенний день, грустный и туманный поначалу, потом дождливый не задержал их в торопливой езде по бездорожью, и перед вечером ещё нагнали императрицу Барбару.

Она ехала в окружении большого и солидного двора чехов и венгров, а отряды её, графа Целе и племянника добавляли кортежу великолепия.

Почти одна молодёжь, красивая, нарядная, гордая, весёлая окружала карету и составляла двор, который отличался по истине императорской роскошью. Все даже до капеллана и канцлера императрицы Барбары были в рассвете лет, потому что немолодая уже пани вовсе не скрывала своих предпочтений и фантазии, подбирая двор из любимцев.

Спешка к больному супругу и невесёлая цель путешествия, казалось, вовсе не влияли на настроение панского двора, который ехал со смехом, криками, гарцуя свободно и излишней дисциплины не придерживаясь.

Бедрик, который, казалось, там знает всех и доверяет, проехал вперёд прямо к золотистой карете, в которой императрица спряталась на случай дождя, и среди тракта, в чистом поле весь поход задержал.