Стременчик

Поэтому легко понять радость тех, что после нескольких месяцев тревоги приветствовали вернувшегося путешественника.

Грегор из Санока сначала появился в замке, чтобы дорожные саквы сложить в старом жилище. Потом зашёл на двор епископа дать отчет с того, что видел, слышал и что ему поручили в Риме. Збышек задержал его на целый вечер и часть ночи. Кроме писем, наглядных свидетельств, он привёз папские пожелания и приказы. Положение святого отца по отношению к Собору и запутанным делам, которые решались, было трудным и даже грозным. Епископ Збышек сильно это чувствовал, потому что у него многое зависело от авторитета апостольской столицы, и боялся, как бы Собор его не поколебал.

Только поздно ночью Грегор мог вернуться в замок, где уже и королева, и молодой король, узнав о прибытии, спрашивали о нём.

Только на следующий день, после утренней мессы, он мог поклониться королеве. Она не спрашивала ни о чём, только рада была, что он вернулся.

Первые слова, какие она ему сказала, были:

– Готовьтесь к новому путешествию, оно будет скоро необходимо.

Король Владислав радостно бросился ему на шею, Грегор после нескольких месяцев отсутствия с удивлением заметил, что он значительно вырос.

– Вы привезли мне доспехи? Меч? Кинжал?

– Милостивый пане! – сказал магистр весело. – Известная вещь, что тем, кого любят, не дарят ни железа, ни острого. Едва один щит и шишак добыл, но мне не стыдно за них.

Нетерпеливый король немедленно послал слуг за обещанным гостинцем. Шлем был предивной работы, но круглый щит ещё прекраснее. Первый был итальянским изделием, очень дорогим, но его затмевал круглый щит, привезённый с востока, украшенный золотом, обсаженный позолоченными шипами, по кругу которого как венец вилась таинственная непонятная надпись.

Король забавлялся им как ребёнок.

Теперь Грегор мог пойти уже туда, куда ему было срочнее, в дом Бальцеров, неся под одеждой освящённые чётки и нити с кораллами для обеих женщин.

Туда ещё не дошла весть о его возвращении. Фрончкова около месяца лежала больная в кровати.

Она сама не знала, что с ней было, не понимала болезни и мать Бальцерова, но не хватало сил и охоты к жизни. Побледнела и похудела, бедная, а муж напрасно лекарей и самую лучшую еду приносил для неё.

Когда в первой комнате появился Грегор, а Бальцерова радостно воскликнула, так что аж в спальне был слышен её голос, случилось почти чудо: Фрончкова, которая вчера не могла подняться с кровати, набросила на себя платье и платок и, прежде чем прибывший поговорил с матерью, выбежала с радостным криком, обеими руками обхватывая вернувшегося. Но затем, словно это усилие её исчерпало, она, наполовину бессознательная, повисла на руках матери.

Этот обморок продолжался недолго, она открыла ясные и новым блеском оживлённые глаза, а Грегор, посадив её в кресло, начал рассказывать о своём путешествии, доставая подарки.

Затем появились старый Бальцер и Фрончек, чтобы поздороваться с путником. Они нашли его загорелым, похудевшим, но как бы ободрённым этим путешествием.

– Теперь уже не желаю ничего, – промолвил он, – только ещё, пожалуй, о гробе Господнем мог бы тосковать. Я видел Рим и посетил эти старые гнёзда, в которых развивается наука. И вернулся не без добычи и плодов. Чего купить не мог, то ночами переписывал, а чего не сумел скопировать, хорошие люди мне доверили или для меня переписывать велели. Поэтому на всю жизнь у меня есть, над чем корпеть, а чего мне ещё нужно?

– И достаточно уже этих путешествий! – воскликнула Фрончкова.

Магистр вздохнул.