Теду было всего пятнадцать, когда в 1910 году он поступил на службу в Королевский флот. Должно быть, ему очень хотелось записаться туда, потому что он убедил своего отца прибавить год к своему возрасту. В следующем году он прошел обучение на оператора беспроводной связи Маркони. Эти детекторные приемники и искровые передатчики, использующие язык азбуки Морзе, были началом новой эры телекоммуникаций. Я ни секунды не сомневаюсь, что на том этапе своей жизни Тед даже подумать не мог о садовничестве. Я даже подозреваю, что на самом деле тогда он пытался уйти от всего, что связано с работой на земле; новые технологии того времени и жизнь на море были гораздо более привлекательными перспективами.
Как и беспроводной телеграф, подводные лодки тогда были новым изобретением. Их применение в войне никогда не проверялось, и в военно-морских кругах они были источником разногласий. Адмирал сэр Артур Уилсон, лорд Адмиралтейства, возражал против их использования, поскольку, по его мнению, они были «коварными, неправильными и чертовски неанглийскими»[249]. Говорили, что он и Черчилль даже ставили подводников в один ряд с пиратами. В свою очередь, подводники культивировали дерзкий имидж и были печально известны своей репутацией противников традиционного подхода. Чтобы быть подводником, нужно было иметь менталитет «сделай или умри». Попав в неприятности с врагом глубоко в море, вам не приходилось рассчитывать на выживание; за всю войну не вернулся каждый третий подводник. Редьярд Киплинг восхищался ими и написал об их подвигах в своем стихотворении «Ремесло».
Первые подводные лодки были крайне примитивными[250], а их двигатели – ужасно шумными. Когда они погружались в воду, воздух внутри быстро становился горячим и затхлым, пахнущим маслом, потом и дизельным топливом. Там не было никакой канализации, только наполненное маслом ведро, тусклый свет шел лишь от аккумуляторов лодки. Во время выхода в море мужчины не чистили зубы, запоры и головные боли от недостатка кислорода были нормой. В тяжелых условиях экипажу из тридцати человек приходилось бороться с тем, что подводная лодка постоянно «качалась», то есть могла внезапно произвольно опуститься до двадцати футов. Работа в таких стесненных, душных условиях порождала сильный дух товарищества, который, возможно, и помог мужчинам позже пережить совсем другой вид заключения.
Крошечная выцветшая записная книжка Теда с аккуратными записями карандашом начинается с самых первых дней войны, когда он служил радистом на подводной лодке E9 в Северном море. В 1914 году E9 участвовала в битве за Гельголандскую бухту44) и в воздушных налетах на Куксхафен и стала первой британской подводной лодкой, потопившей немецкий военный корабль.
В начале 1915 года Теда перевели на другую подводную лодку, E15, которая патрулировала воды вблизи Мальты и греческих островов, в то время как англо-французский флот пытался получить контроль над Дарданеллами. Этот узкий извилистый канал протяженностью тридцать пять миль, соединяющий Эгейское море с Черным через Мраморное море и пролив Босфор, имел ключевое стратегическое значение в Первой мировой войне.
Берега Дарданелл были сильно укреплены, а сам пролив усеян минами. 18 марта 1915 года бомбардировка союзниками пролива завершилась грандиозным морским сражением, в котором англо-французский флот понес ужасающие потери. Три военных корабля были потоплены, три выведены из строя, более тысячи союзников погибли. Затем встал вопрос о том, сможет ли одна из британских подлодок класса E пройти через пролив и подорвать турецкие линии связи в преддверии предполагаемого сухопутного вторжения в Галлиполи. Французская подводная лодка уже была выведена из строя, подорвавшись на одной из мин несколькими месяцами ранее, и, чтобы избежать сходной участи, необходимо было пройти под десятью минными полями на глубине около тридцати метров.
Капитан подлодки E15, Теодор Броди, вызвался попробовать. Всего за несколько часов до начала миссии брат-близнец Броди, капитан-лейтенант Чарльз Броди, пришел попрощаться с ним. Е15 была завалена снаряжением и продовольствием, рассчитанным на три недели патрулирования, и это зрелище поразило Чарльза Броди «как кошмарный, дискомфортный хаос»[251]. По его словам, мужчины, «проработавшие всю ночь, были усталыми и неопрятными, но энергичными и, на мой взгляд, очень молодыми», а Тед был самым молодым из них. Переход через пролив был тем, что Чарльз Броди назвал шестичасовой «слепой смертью». Находясь большую часть времени под водой, экипажу приходилось управлять подводной лодкой только по интуиции и по звуку, меняя направление, если они слышали, как по корпусу гремят цепи мин. Но мины были отнюдь не единственной опасностью. Пролив известен своим быстрым и турбулентным течением: верхние слои пресноводные, а нижние – соленая вода, и эти водные слои перемещаются одновременно, но с разной скоростью.
К утру 17 апреля 1915 года[252] подлодка E15 прошла по проливу всего треть пути, когда ее застиг сильный вихрь у мыса Кефез, прямо под орудиями форта Дарданос. Тед в своем дневнике записывает, что вскорости они были «все сухие и на виду». К ним немедленно направился торпедный катер, а «затем турецкие батареи открыли по нам огонь, один большой снаряд попал в нашу боевую рубку и убил капитана, когда он поднимался на мостик. Несколько снарядов пробили лодку, один попал в двигатели и разорвал несколько масляных труб, из кормы начал подниматься густой дым, но мы не могли увидеть, что там произошло». Когда кислота из аккумуляторов попала в воду, это привело к образованию газообразного хлора, в результате чего шестеро членов экипажа задохнулись.
Выжившие подводники не только попали под обстрел, но и оказались перед необходимостью проплыть почти километр до берега. Тед написал: «Несколько человек даже не стали пытаться это сделать, и я думаю, что именно из-за этого так много было ранено». А вот запись, когда они добрались до берега: «Всю нашу одежду забрали, нам выдали старую солдатскую форму, грязную и кишащую паразитами. Затем нам было приказано идти строем – без ботинок, головных уборов и нижнего белья. Раненых увезли в больницу на телегах». Их провели по Константинополю, а затем доставили в тюрьму Стамбула, где они и находились 25 апреля, когда произошла злополучная высадка союзников и бойня при Галлиполи.
На следующей неделе подводников перевезли в Афьон Кара Хиссар – «Опиумный черный замок», расположенный в трех днях пути на поезде в высокогорьях Анатолии. «Кара», как называл его Тед, был центром сбора и распределения военнопленных по лагерям. «Здесь нас поместили в комнату, которая не поддается описанию, – написал он. – Я видел конюшни и свинарники у себя дома, но никогда не видел, чтобы людей помещали в такое место». Их держали в заключении двадцать три часа в сутки, все мужчины теснились в крошечной комнатке без мебели и постельных принадлежностей; это место кишело вшами, блохами и паразитами. После месяца, проведенного взаперти в таких условиях, их заставили работать по одиннадцать-двенадцать часов в день, дробя камни на дорогах.
Лагерем управлял турецкий морской офицер; у него был хлыст из воловьей кожи, которым он порол военнопленных за самые незначительные проступки. Пленникам приходилось покупать себе еду и одежду – все, кроме крошечной порции сухого черного хлеба. Тед отмечает в своем дневнике, что американский посол прислал им по турецкому фунту на человека, «и я думаю, никогда мужчины не были так благодарны за толику денег». Последний случай, записанный Тедом, произошел в середине того первого лета. Мужчинам было приказано отправиться пешком за город, и они маршировали по пересеченной местности до наступления темноты. Они провели ночь в открытом поле. «Не думаю, что из того, что было на нас надето, можно было бы собрать хотя бы один приличный комплект одежды». Война должна была длиться еще более трех лет, и та долгая холодная ночь под открытым небом, о которой писал Тед, предвещала отсутствие какой-либо защиты на ближайшие месяцы и годы.
Жизнь военнопленных в Турции довольно плохо задокументирована[253]. В отличие от материалов о военнопленных в Германии, здесь отсутствуют какие-либо детальные исторические сведения, хотя в плен были взяты более 16 000 британских и индийских военнослужащих. Однако существует небольшое количество дневников, которые вели захваченные в плен люди, и именно из них я смогла почерпнуть кое-какую информацию. В январе 1916 года захваченные экипажи подводных лодок E15 и австралийской AE2 были этапированы четырехдневным форсированным маршем. Им приходилось преодолевать по тридцать километров в день по скудной и враждебной местности. Было очень холодно, большинство были босиком, у некоторых имелись старые ботинки или турецкие тапочки, а другие нашли тряпки и повязали их на ноги. Они голодали, замерзали и постоянно проваливались в грязные лужи. Некоторые мужчины просто падали на обочине. В конце концов заключенные добрались до Ангоры, где на высоте 3000 футов и в лучшие времена был суровый климат, но в тот год еще выпало довольно много снега. Оттуда многих из них перевезли в деревню Белемедик[254], где они должны были работать на строительстве железнодорожных туннелей через Таврские горы на юге Турции для новой железнодорожной линии из Берлина в Багдад. Шли месяцы, принесшие сначала малярию и тиф, а затем и дизентерию. К концу войны почти 70 процентов военнопленных союзных войск, содержавшихся в Турции, умерли[255].
Хранить любые письменные материалы было крайне рискованно, поэтому нужно было изобретать хитроумные способы, как прятать дневники.
Несмотря на то что Тед перестал вести записи, он продолжал хранить свою записную книжку. Он, должно быть, чувствовал, насколько важно сохранить в безопасности этот талисман его прежних дней – как средство для сохранения личности, которую безжалостно унижали и растаптывали.
На страницах были записи и о более счастливых временах: успехи E9 в Северном море, которыми он гордился; великолепная весенняя погода, которой они наслаждались на греческих островах; а также некое событие на Мальте, которое он закодировал в краткой записи: «Я сошел на берег и получил огромное удовольствие».
Планирование побега помогало мужчинам поддерживать боевой дух и надежду. Трудность заключалась не столько в том, чтобы проскользнуть мимо турецких охранников, сколько в том, чтобы пересечь обширную гористую местность, которая их окружала. Не было карт, не хватало воды и источников пищи. Мужчины иногда сбегали, однако через несколько недель сдавались и возвращались. Тайна того, что Теда дважды за время войны объявляли умершим, вполне могла быть связана с его исчезновениями во время неудачных попыток побега.
В последний год войны Тед находился в лагере в Гебзе на берегу Мраморного моря, работая на цементном заводе недалеко от того места, где был взят в плен три с половиной года назад. Именно отсюда он и небольшая группа его товарищей-военнопленных наконец сбежали на лодке, продержавшись двадцать три дня на одной воде. Мы знаем, что в какой-то момент Теда подобрал плавучий госпиталь «Святая Маргарита Шотландская», стоявший на якоре в Восточном Средиземноморье.
Вскоре после того, как он обрел безопасность на «Святой Маргарите», Тед как-то лежал в постели, и появился санитар-американец с большой банкой супа. Тед наблюдал, как санитар открыл банку, а затем ушел за кастрюлей. Голодающий человек не упускает ни одной возможности. Он вскочил, схватил банку и залпом проглотил суп. Но это было слишком много и слишком рано. Сильные спазмы, скрутившие его, пока тело извергало из себя суп, были, как он говорил позже, не сравнимы ни с чем, что он когда-либо переживал прежде. Вспоминая этот случай, он жаловался моей матери, как ужасно плохо себя чувствовал в тот день; но о страданиях, которые он перенес за годы принудительного труда, о страданиях, свидетелем которых был, он не сказал ни слова.
Со временем Тед набрался достаточно сил на борту плавучего госпиталя, чтобы вернуться через всю Европу в Англию, к своей невесте Фанни. Что она должна была почувствовать, когда он появился на ее пороге – изможденный и постаревший, в своем старом потрепанном плаще и турецкой феске на голове? Годы тяжелого труда и недоедания, за которыми последовало путешествие длиной в 4000 миль, ослабили его почти до смерти. Если достаточно трудно вернуть тело к жизни после таких экстремальных переживаний, то уговорить разум вернуться к жизни еще труднее. Благодаря терпеливому уходу Фанни Тед начал набирать вес, но в сентябре 1919 года его уволили из военно-морского флота с диагнозом «неврастения».
Так много пишут об ужасах и славных победах войны, и так мало – о долгом, кропотливом процессе восстановления и возрождения после нее. Это неизбежно медленный процесс, поскольку нельзя, чтобы было «слишком много и слишком рано». Как когда-то изголодавшееся тело Теда скрутило от боли и шока после проглатывания банки супа, точно так же и травмированный разум может не справиться со слишком сильной стимуляцией. Все внезапное или неожиданное перегружает чувственное восприятие, а малейшая неясность может быть неправильно истолкована, провоцируя флэшбеки или ментальное отключение.
ebooksa