– Вам на это Николай не нужен, – вздохнул Оконь, – я их лучше него знаю, потому что был ближе к спальне и столу. Ты знаешь историю его и его второй жены… и того сына, которого он теперь так любит?
Сказав это, Оконь злобно усмехнулся, и затем, поправляясь, прибавил:
– Ну, по-видимому, лучше, чтобы ты об этом не от меня узнал.
Он встал и, высунувшись за дверь, попросил подать ужин, на что ему баба сварливым криком что-то ответила:
Прежде чем подали ужин, приготовленный по-холопски и заправленный солониной, Дерслав имел время сказать:
– Ты окажешь мне любезность, Оконь, если расскажешь мне про вашего мазура. Хоть Николай из Миланова знает его, как ты, но он у него на службе, всей правды не скажет. О той его второй жене ходили только глухие слухи, я мало что знаю, и из моей головы выветрилось.
– Я на всё это смотрел, – вздохнул Оконь.
Может, одичавший уже человек, не очень бы разговорился, но на столе был старый мёд, он разогрел его и развязал язык.
Старая пословица говорит о поляках, что они злые, когда голодные; можно к ней добавить, что, когда трезые, не хотят говорить, а вино или мёд делает их чересчур открытыми. Такова уж наша природа.
Таким образом, после долгого молчания Оконь заговорил, всё открывая:
– Правда, – сказал он, – когда я служил рыцарем и с ключами в княжеских дворах, я был богаче, жизнь была легче, но чёрт бы побрал эти нежности, когда постоянно голова на шее в опасности, а лишь бы какой злой язык может сокрушить невинного. Подскользнётся нога, не найдёшь, кто бы спас; все убегают, как от чумного. Поэтому я уж в пустыне предпочитаю жить, где, кроме Господа Бога, никого надо мной нет.
Когда они так разговаривали, вошёл кривоногий батрак, потому что было поздно, а на ночь Оконь должен был выдать какие-то приказы.
Хотя люди туда почти никогда не заглядывали, стережённого Господь Бог стережёт; каждую ночь вокруг гродка должна была ходить стража. Поэтому Оконь назначил, кто будет бодрствовать до утра. Разговор на время прервался, они даже вышли на порог, откуда хозяин позвал челядь, спросил, куда на ночлег отвели коня, погрозил за небрежность и постоял немного, как он привык, дыша свежим воздухом.
Весенняя ночь была превосходной, благоухающей, а лягушки в болотах под горой и соловьи в кустах сверху хором тянули свою песнь и дивно мерцали звёзды на тёмных небесах.
– Нам уже незачем ложиться спать в такую ночь, которая прекрасней дня, – отозвался Дерслав, – пойдём где-нибудь сядем и расскажи мне историю Зеймовита, потому что хочу её знать.
Перед входом в халупу лежало несколько камней, которые давно туда пристранствовали, когда ещё гродек много веков назад укрепляли, сели на них, и Оконь через мгновение медленно начал рассказывать, уже не давая себя просить.
Пришло ему желание оживить свои замшелые воспоминания.
VIII
– Для вас не тайна, – начал Оконь, – что Мазовию начали заселять и поднимать только в последнее время, потому что в течение долгого времени её посещали одни катастрофы. Нападали и грабили её литвины, два раза суровый мор и страшные эпидемии опустошали всю территорию, так что от некоторых деревень не осталось живой души. Со всех сторон она была окружена врагами. Каждый её к себе хотел присоединить… Князья без особого желания должны были кланяться и служить при дворе, брататься с Литвой, не в состояние сопротивляться Казимиру, поклонялись.
Так Зеймовит наполовину смирением, наполовину сопротивлением, прося и защищаясь от короля Казимира, удержался при целом княжестве, потому что теперь уже занял и Плоцк.