Того же вечера, когда весь дрожа он дал себя Бавору раздевать, напал на него, чтобы говорил ему правду, ничего не скрывал; под страхом смерти тот признался, откуда эта новость выросла.
Бавор, будто испугавшись, с плачем и рыданием упал ему в ноги, и начал клеветать на княгиню, что по ночам она закрывалась с Добком, что он там был с нею постоянно, что люди видели к нему большое доверие, и что старец был недостойно обманут.
Бавор так обстоятельно это описывал, приводил дни и часы, так явно выставил это предательство, что Зеймовит поверил ему. Только спросил его, почему он раньше не открыл ему тайны, на что предатель со слезами, обнимая его ноги, сказал, что так ему было жалко доброго пана и т. п.
Той же ночью князь Зеймовит тут же отправил Бавора с приказом, чтобы схватил Добка и заключил в темницу. Сам же на другой день выбрался в Плоцк.
Когда этот разговор вёлся в спальне князя в Цешине, в которой Зеймовит не сдерживал своего голоса, выкрикивал и ужасно возмущался, один из придворных подслушал его. А так как он был приятелем Добка, побежал и, наняв за большие деньги посланца, отправил его прежде, чем Бавор мог выехать, дать знать Добку, чтобы немедленно сбежал.
Случилось так, что, хоть Бавор днём и ночью спешил в Плоцк, когда туда прибыл, уже Добка не застал. Ему говорили, что подчаший только что выехал в Поморье, оставив только письма обоим князьям, в которых просил прощения, что хотел совершить паломничество с неким капелланом, направляющимся в Святую Землю.
Это исчезновение Добка, несмотря на письма, навлекло на княгиню ещё более серьёзные подозрения.
Старый Зеймовит приехал, и, не желая ни видеть, ни слышать своей жены, разгорячённый, неумолимый приказал допросить служанок, и хотя они не признались и свидетельствовали о невинности княгини, он выслал её в Равский замок, приказав держать её там в заключении.
Этой мести было мало Бавору, который был не рад, что Добек ушёл из его рук; он так умел поддерживать гнев и ярость жестокого Зеймовита, что, когда княгиня родила на свет сыночка, он приказал её удушить.
Наверное, и ребёнок пал бы жертвой злого человека, если бы милосердные руки не спасли ему жизнь. Поскольку разгласили, что он появился на свет мёртвым, и его тайно отдали на воспитание в деревню в нескольких милях от Равы шляхтинке Хинчовой, которая заботилась о сироте, как о своём собственном.
Об этом узнала Саломея, княгиня Шчецинская, его единокровная сестра, а так как ей очень жалко было умершую и была убеждена в её невинности, решила взять его к себе.
Спланировали так, что ночью присланные княгиней Саломеей люди заехали на двор Хинчей, увезли ребёнка, не давая себя никому узнать.
Уже семь лет прошло со смерти Людомилы, когда Бавор, который всегда был в большом м фаворе у старика, узнал, что Добек, вернувшись из паломничества в Святую Землю, находился где-то в Пруссии.
Таким образом, гнев, уже укрощённый годами, снова вспыхнул в князе. Бавор умел его ещё возбудить.
– Я бы всё отдал, чтобы он был у меня в руках! – крикнул князь. – Чтобы безнаказанностью не оскорблял меня.
Бавор сам занялся этим делом. Поэтому он выслал одного из придворных. Его так подговорили, чтобы он ручался Добку, что за семь лет воспоминания стёрлись, что князь признал его невиновность, простил несчастье, которого был невольной причиной, желает видеть его и наградить.
Сперва это не склонило Добка к возвращению, но когда посланцы один за другим, начали подъезжать, повторять и уверять, наконец он поддался убеждению и поехал в Плоцк.
Он прибыл очень уверенный, что его там ждут милость и очищение, а там его ждали с кровавым приговором.
Спасти его не было возможности, и никто из нас также не догадывался, чтобы старый князь питал в сердце такую страшную месть.
Едва он появился в Плоцке, когда уже поджидающий его Бавор с несколькими слугами схватили его и потащили в замок.