Дерслав имел привычку говорить и повторять с какой-то пророческой уверенностью, которую иногда принимают старые люди:
– Увидите! Увидите! Я говорю вам, что не умру, пока снова Пяста не увижу на троне! Вернётся наша кровь, вернётся!
Некоторые над ним смеялись, пожимали плечами, другие, слыша его с такой решительностью повторяющего всегда одно, готовы были ему поверить. И многие в Великопольше говорили тогда: «Дерслав Наленч говорит, что не умрёт, пока снова не увидит на троне Пястов».
Люди верили в возвращение старого панского рода, хоть никто это не мог себе ни объяснить, ни догадаться, как это придёт.
– Господь Бог всемогущ! Он творит чудеса! – говорили. – Почему бы Он не вернул нам Пястов!
Одного дня этой отвратительной весны 1373 года Дерслав гневался по-шляхетски на Господа Бога, на дождь, на ветер, на холод, которые ему из дома не давали выйти. А сидеть дома с сыном и женой одному, без надежды, что кто-нибудь в такое ненастье принесёт слух, без возможности выбраться за ним в соседство, Дерслав не любил. Грызла его эта скука так, что и есть не мог, и всех бранил, и ворчал.
Потом, когда однажды ещё в отчаянии он выглянул в маленькое окошко во двор, с великим удивлением увидел перед самым окном конскую голову, а на этой голове очень хорошо известные ему ременные украшения из латуни, которых, хоть несколько лет не видел, помнил, что они были у Ласоты.
А этого несчастного Ласоты уже более двух лет не было, потому что привязался к Белому и остался с ним.
Дерслав сию минуту выбежал в сени и там ему до колен поклонился промокший Ласота, на лице которого труды долгих скитаний не очень были заметны. Он выглядел здорово, только загорел в Венгрии.
– А ты что тут делаешь, неверный человек? – весело воскликнул Дерслав, обнимая его.
Ласота положил палец на губы, давая знать, что его путешествие имело какую-то тайную цель. Вошли в избу. Там сразу все сбежались поздороваться с любимым родственником; старый Дерслав заметил, что особенно дочка Пиотрушка приняла гостя дружественным румянцем и улыбкой.
Ему это пришлось не по вкусу.
Перед семьёй Ласота о причинах своего прибытия не сказал ничего, кроме того, что он по ним соскучился, но Дерслав хорошо знал, что он, должно быть, что-то скрывает. Поэтому они вдвоём пошли в каморку старика.
– Что стало с этим безумным князем? – спросил Дерслав.
Наленч пожал плечами.
– Вы называете его безумным, – сказал он, – а я хотел бы в нём немного больше безумия и меньше размышления. До сих пор, вот уже два года мы сидим в Буде, просясь в Гневков. Королева нас обманывает, обещает, мужа мучает, а Людвик смеётся в глаза Белому, в монастырь его прогоняет. Не монах, не светский человек, то рясу надевает, то доспехи, то думает жениться, то хочет каяться.
– Чтоб его… – прервал, теряя терпение, Дерслав, – не говори уже о нём.
– Как раз должен, – возразил Ласота, – потому что, хоть до сих дела обстоят плохо, наконец-то ему опротивели пустые обещания – он убедился, что королева не может ничего, а король не хочет. Разгневался на Людвика… готов хоть силой идти завоёвывать свой удел.
– Это хорошо, – крикнул Дерслав, – это хорошо, когда Гневков возмёт, что, я надеюсь, будет легко, наберётся охоты для дальнейших завоеваний. Поссорившись с королём… станет нашим.
– И я так думаю, – сказал Ласота, – но я приехал к вам за тем, чтобы вы дали ему с чем и с кем выбраться из Буды. Кроме Буська, который ему песенки поёт и глупости говорит, нет никого. Королева ему скупо даёт содержание, король специально морит его, чтобы взял аббатство и не мешал ему. Нужны деньги и нужны люди. Много их привести нельзя, потому что это обратило бы внимание, хотя бы нескольких должен иметь, чтобы нас любой разбойник на дороге не обобрал.