– И ваша очередь пришла! Разве не мало вы надоели солдатикам и землевладельцам? Не хотите отдать жизнь – должны отдать Золоторыю.
– Тогда отдам жизнь! – кричал Ромлик.
– Если вас будут вешать, – прибавил Сикора, – будьте спокойны, я вам исповедника приведу.
– А я петлю дам… – сказал Шашор.
В итоге уставший, накричавшийся Ромлик стиснул губы, закрыл глаза и, не откликаясь на издевательства и угрозы, словно ничего не чувствовал и не слышал, предоставил делать им с собой, что хотели. Прислуга, толкая его коня, била его по спине, другие над этим смеялись. Ромлик был уже как бревно.
Обессиленных коней безжалостно стегали, вынуждая к поспешности; утром они подъехали к Гневкову. Там, хотя часть людей спала в доме, некоторые, неся вахту, сидели у бочек с пивом. На лавке, постелив старую епанчу, крепко спал Бусько.
Когда Шашор с Сикорой влетели с сильным шумом на двор, крича и провозглашая свою победу, все проснулись. Бусько, вскочил с лавки, испуганно крестясь. Шашор, объявив о Ромлике, толкнул его как можно скорее к князю, чтобы не тратить времени.
Белый тоже, не раздевшись, как стоял, только сняв с груди доспехи, спал на лавке у стола, утомлённый мучительным, беспокойным сном. Его разбудил звук голосов и он сразу выбежал с мечом в руке, не ведая ещё, что случилось, когда на пороге к нему толкнули связанного Ромлика. Староста поглядел на него налитыми кровью глазами – но ничуть не испугался.
– Ты Ромлик? – воскликнул, подходя, князь. – Ты держишь Золоторыю? Знаешь меня?
– Я Ромлик, а тебя не знаю и знать не хочу, – ответил старик.
Белый сердито на него поглядел.
– Хочешь или нет, а узнаешь меня! – крикнул он. – Золоторыя должна мне немедленно сдаться, или… не пощажу твоей жизни.
– За мою жизнь ты заплатишь своей, – парировал Ромлик. – Золоторыя не будет твоей. Ты предатель!
Услышав это, Белый побледнел; меч, который он держал в руке, задрожал; хотел поднять его на старца и сдержался. Вспомнил, что он был монахом.
– На коня! – воскликнул он громким голосом. – На коня! В Золоторыю с ним!
Затем Ромлик, которому снова пробудившийся гнев не давал покоя, бросился, точно хотел напасть на князя, порвал верёвки.
Белый попятился.
– Кандалы на него! – крикнул он. – Заковать его сейчас же.
Старосту повалили на землю. Челядь побежала за цепью и кузнецом. Между тем другие уже вывели коней из сараев и конюшен. Ласота, Шашор, Сикора кричали: «На коней! Живо!»
Уже светало. Белый вошёл обратно в дом; вид повергнутого старца, неизвестно почему, был ему неприятен, беспокоил. Он задумчиво прошёлся по пустынным комнатам – в нём было заметно колебание и неуверенность. На дворе заковывали старого Ромлика, который, стиснув зубы, уже не рвался и не защищался, хотя его тело поцарапали цепями.