В прихожей возник папа. Дома он ходил в биркенштоках, дополнявших похожую на униформу чёрную одежду, к которой тяготели взрослые, предпочитавшие в молодости альтернативный стиль. Им по-прежнему было не всё равно, что на них надето, но, прочно встроившись в социум, они уже не могли использовать одежду как маркер бунтарской дистанции и ретировались на известный островок в бескрайнем море стилей – в случае Мартина это были чёрные джинсы, чёрная футболка, чёрный пиджак и изредка дерзко белая рубашка – и не вылезали оттуда годами.
– Милые тапки, – сказала Ракель, кивнув на ноги Мартина.
– Это ирония?
– Нет. Такие сейчас в моде.
– Я заметил на днях такие на одной девице и подумал, что она живёт на пособие. А ты хочешь сказать, что это была рядовая хипстерша из Майорны?
– Вполне возможно. Да и кто сейчас живёт на пособие? Сейчас все состоятельные, даже алкоголики из «Сильверчеллан» [98] получают хорошую пенсию. Так, во всяком случае, говорит Ловиса. Ну да ладно. Что у тебя? Выглядишь бодрым.
Она уделяла неоправданно большое внимание собственным шнуркам.
– Просто присматриваюсь к Уоллесу. Прочёл так называемую биографию, которую написал муж его внучки. Вряд ли эту книгу можно назвать объективной. Он слишком глубоко погружается в историю семейства Уоллес, а семейство Уоллес на девяносто процентов состоит из сумасшедших. Они же хапнули всю его переписку. И даже близко не подпускают исследователей. Похоже, вообще не понимают, что скрывают от мира значимую часть истории литературы двадцатого века. Но говорят, что защищают его от «голодных до сенсаций волков». Бред.
–
– Не дерзи! Тебе надо было заняться французским. Поехала бы в Париж, и язык не пришлось бы учить с нуля, и не жила бы в том жутком месте, где тебя мучила бессонница. Хотя, – вздохнул Мартин, – с другой стороны, я рад, что твоим единственным подростковым бунтом стало желание выучить немецкий. Ты могла увлечься нацизмом, наркотиками или ещё чем-нибудь. Но, знаешь, если человек в молодости не уезжает в Париж, он действительно что-то в этой жизни упускает.
– Ты считаешь, что я уже недостаточно молода, чтобы успеть съездить в Париж в молодости?
Но Мартин, переключившись на другое, повёл бровью и поднял указательный палец:
–
В этот момент Ракель встала, что было опрометчиво, поскольку на ногах она могла и не удержаться.
– Ну, – ответила она, – я его прочла. Правда, всего один раз.
– О, и что ты думаешь?
– Мне надо прочитать ещё раз…
– Конечно.
– Но он…
– Из твоих уст это похвала. Что именно тебе понравилось?