Густав искал бокалы и услужливо протирал их до блеска, рассказывая о заведении, где, по словам однокурсников Пера по Сорбонне, регулярно бывает Серж Генсбур вместе с новой подругой, «похоже, ещё несовершеннолетней азиаткой». А ничего было бы посидеть в кафе рядом с Генсбуром. Мартин согласен?
– Идём. Ты не можешь всё время торчать дома.
– Не знаю…
– Это станет материалом для книги, – сказал Густав, и вопрос решился.
Они думали, что уехали из Швеции в тёплые края, но в их первые парижские месяцы припаркованные здесь машины быстро превращались в сугробы, народ призывали не выезжать на трассы, в домах замерзали и лопались водопроводные трубы, а в магазинах заканчивались обогреватели. «Куда катится мир, – вздыхала хозяйка табачной лавки и качала головой. –
На горизонте собирались грозовые тучи. В феврале группа террористов трижды взрывала бомбы, одну заложили в книжном магазине на площади Сен-Мишель неподалёку от их квартала. Мартин сразу позвонил из автомата домой и подрагивающим голосом сообщил, что с ним всё в порядке. Густав посчитал, что родителям звонить не стоит, но бабушку известил. Следующие несколько дней прошли в ожидании новых взрывов, но Мартин, Густав и Пер уверяли друг друга, что из дома не выходят только из-за лютого холода. Чтобы разобраться в случившемся, Мартин читал «Монд» со словарём.
– Это ливанцы, – объяснял он. – CSPPA. Comité de Soutien avec les Prisonniers Politiques et Arabes et du Moyen-Orient [91]. Плохое, кстати, название для террористической группы.
– Moyen-Orient? – переспросил Пер.
– Да, но Moyen-Orient при этом в аббревиатуру не включили.
– Это потому что CSPPAMO звучало бы не так жёстко, как CSPPA.
–
Потом застрелили Пальме. Мартин читал новостные заголовки, и от ощущения нереальности происходящего по спине у него бежал холодок. Даже мать казалась взволнованной, когда он говорил с ней по телефону.
Да, теоретически Мартин мог находиться в книжном магазине на площади Сен-Мишель, но всё равно и «Хезболла», и эта малопонятная организация, поддерживающая неважно чьих политических заключённых, были от них далеко. Но Пальме – это Пальме. Мартин не помнил жизни
– Они думают, что это могла сделать ООП [93], – сказал Пер, который понимал телевизионные новости быстрее, чем Мартин и Густав.
Снег растаял, воздух стал мягче. Земля в парках была чёрной и влажной. Зелёная Сена блестела, как стекло на солнце. Открывались двери, официанты выносили столики на улицу. Мартин спрятал шерстяной свитер и надел рубашку под пальто, которое вскоре сменил на пиджак. Однажды ему пришлось возвращаться домой в обход, потому что бульвар Распай был буквально забит людьми. Он спросил у прохожего, по какому поводу демонстрация, и в ответ услышал, что хоронят Бовуар. Симону де Бовуар Мартин не читал, но именно в
Ещё через несколько недель взорвался Чернобыльский реактор, и Европу накрыли ядовитые ветра. В новостях сообщалось об опасных осадках, и даже Сесилия, всегда спокойно относившаяся к текущим политическим событиям, понимая, что все они рано или поздно станут просто историческим материалом, даже Сесилия писала ему встревоженные письма. Правительство только что приняло решение модернизировать Рингхальс [94], и носить значки
В целом складывалось ощущение, что мир вырулил на прямую дорогу в ад.
– Неужели всё так плохо? – спрашивал Пер. – Давайте подумаем о чём-нибудь хорошем.
– То есть ты предлагаешь искать утешения в том, что, если нас не прикончит «Хезболла» или ядерный взрыв, мы успеем насладиться медленной смертью от чернобыльского рака? – спросил Густав. – Или тихо задохнёмся от нехватки кислорода, который уже высасывается через озоновую дыру?
– Кислород не исчезает через озоновую дыру. Но риск получить рак кожи есть.