– Хорошо написано и умно построено. Увлекательно, хотя это просто история любви.
– Никаких убийств? Страшных тайн? Мистических персонажей, избежавших справедливого возмездия?
Перед ней открылась возможность сделать признание. Сказать правду или солгать – альтернатив не было. Что бы она сейчас ни сделала, это будет означать, что продолжение следует. Она открыла рот и услышала, как её собственный голос спокойно отвечает:
– Нет, напрямую ничего такого. Это просто история неудавшейся любви.
– Судьба, уготованная большей части человечества, – вздохнул Мартин. – Напиши отзыв где-нибудь через неделю, посмотрим, что из этого можно будет сделать. Ты голодна? Там есть лазанья. Ты выглядишь похудевшей. Ты же не стала вегетарианкой?
17
Сквозь жалюзи проникали вспышки фар проезжавших машин. По Карл-Юхансгатан с грохотом прокатился трамвай, из-за стены доносился приглушенный разговор соседей. Мартин лёг по диагонали кровати, захватив прохладу её пустой половины, и уставился в темноте на потолок.
Он читал, что лежать больше получаса не имеет смысла. Необходимо, как объяснял на развороте «Дагенс нюхетер» какой-то жизнерадостный психолог, «перезапустить сон». Создать спокойную, расслабляющую среду. Ни в чём себя не винить. Смириться с существующим положением. Мартин уже успел побродить по квартире, съесть банан, осмотреть из окна неосвещённый двор и по привычке проинспектировать детские.
Ракель целый вечер ходила по дому как привидение, пока наконец не ретировалась к себе, где, как ему хотелось надеяться, сейчас читала книжку. Никому другому он не позволил бы так долго тянуть с отзывом. Мартин подумывал, стоит ли говорить, что он должен дать ответ немецкому издателю в ближайшее время, ведь это может привести к обратному эффекту. Сейчас она, по крайней мере, работает с книгой.
Элис, в свою очередь, прошляпил информацию, которую отец передал ему в виде эсэмэс, написанного по «принципу айсберга» Хемингуэя. Мартин вздохнул. В детстве Элис всегда держался рядом, иногда ему снились кошмары, и он отказывался ночевать у приятелей. Боялся, что папу похитят («не думаю, что найдётся дурак, которому это покажется выгодным», – успокаивал его Мартин), или что в их квартиру влезут воры, когда они будут в отъезде («твоё “Лего” они точно не тронут»). После пожара в Бакке [100] младшеклассник Элис, вернувшись из школы, настаивал на том, чтобы они немедленно проверили исправность всех противопожарных датчиков. Он часто болел или думал, что заболевает. Маленький и бледный, сидел на банкетке в кабинете районной медсестры и говорил, что у него болит живот, нет, какать может, просто живот как бы
Иногда Мартин присаживался на кровать к сыну, когда тот утверждал, что у него температура, гладил его по волосам и спрашивал, скучает ли Элис по маме.
– Понимаешь, тогда в этом нет ничего странного… – говорил Мартин, – когда ты по кому-нибудь скучаешь, ты чувствуешь, что тебе… грустно… и всё такое.
Но Элис качал головой, укутывался в одеяло и просил, чтобы Мартин прочёл ему ещё одну главу из «Гарри Поттера», для которого был тогда, пожалуй, слишком мал.
По истечении, как ему казалось, предписанного времени Мартин вернулся в постель. Сложности с засыпанием у него случались и раньше, но сейчас никаких причин для бессонницы не было. Ничего необычного. Никаких поводов для беспокойства. Просто одноразовый сбой. Он перевернулся на бок, закрыл глаза, чтобы максимально убедить тело, что оно спит. Раньше он никогда не пил снотворное, потому что, если что-то произойдёт с детьми, он должен быть начеку. В надежде уснуть от скуки, он открыл Хемингуэя своей молодости, утешаясь тем, что мастер дозированной стилистики и невольный образец для подражания Элиса тоже не спал по ночам в Париже двадцатых. Тактика Хемингуэя заключалась в том, чтобы закрыть глаза и отдыхать – он считал, что эти долгие часы без сна всё равно приносят пользу, – отдыхать и ждать утра, чтобы встать и вернуться к работе.
Главный вызов состоял в том, чтобы не думать. Но в тишине спальни размышления накатывали волнами, и ни остановить, ни рассортировать их ему не удавалось. Где-то, возможно, в той самой статье из «Дагенс нюхетер», он читал, что мысли нужно замечать и фиксировать, но не оценивать, а отпускать, позволять им уйти. Да, это может сработать. Ещё он читал о визуализации – надо представить все свои тревоги в виде палой листвы и позволить ей разлететься. Но тут его, во-первых, раздражало то, что банальная природа в этих образных интервенциях с тихо журчащими ручьями и полянами, залитыми солнцем и птичьим пением, реконструирует в памяти худшие образцы пейзажной лирики девятнадцатого века. А во-вторых, ему претила сама идея, что о тревогах нужно забыть. У тревоги всегда есть причина. Это проблема, которую нужно решить тем или иным способом, и сделать это в большинстве случаев ты обязан лично. Раньше Мартину не нравилась сама идея, что кто-то может решать за него, но сейчас он понимал плюсы ситуации, когда тобой руководят. Кто-то должен находиться на самой верхней ступени ответственности. Молодым кажется, что высокая позиция в иерархии даёт возможности и свободу. О существовании ответственности они, пожалуй, догадываются, но их представления о том, из чего именно она состоит, абстрактны и безосновательны. А ведь реальная ответственность – это часто целая цепь непривлекательных действий, отказ от многого: от вечеринки в пятницу, от желания нравиться – и никто тебя за это не хвалит и не благодарит. Они с Пером смогут продолжать ещё лет двадцать, если не случится какого-нибудь проклятого инфаркта. И если они не продадут компанию, им нужен план на будущее. Книжная отрасль стремительно трансформируется, но «Берг & Андрен» сейчас на гребне, насколько это возможно для их специфики и масштаба. Разумеется, оттуда можно постепенно скатиться, если издатели начнут больше времени посвящать дачам и прочим хобби, появляющимся у того, кто отдаляется от профессии, но его подобное не привлекало. Издательство «Берг & Андрен» не равнозначно людям Бергу и Андрену; это фирма, а фирма по определению должна продолжать существовать. Ракель могла бы стать очень хорошим преемником. Она обязательная и упорная, а её любовь к литературе не замутнена собственными художественными амбициями. Она во многом очень похожа на мать: больше аналитик, чем художник, и жажда знаний для неё мощное подводное течение в жизни. Сесилия, конечно, была талантливым художником, в этом они отличаются. В какой-то период все твердили, что она должна поступить в Констфак [101], то есть твердил Ларс Викнер, а Сисси закатывала глаза и молчала. То, что она могла учиться в Стокгольме, а не в гётеборгском Валанде, само по себе было странной идеей.
В дверь внезапно позвонили, Мартин вздрогнул. Соскочил с кровати и поспешил в прихожую. В глазок никого не видно, он открыл и выглянул на площадку – ни души. Начало четвёртого, серый предрассветный час.
По опыту он кое-что знал о бессоннице: рано или поздно наступает момент, когда пытаться дальше не имеет смысла. Вернувшись в спальню, Мартин надел халат и зажёг лампу на письменном столе.
Спустя несколько часов, в девять утра, Мартин Берг – в руках портфель, в ушах беспроводные наушники – здоровался с коллегами по пути в свой кабинет. Разговаривавший по телефону Пер помахал ему из-за стеклянной стены.
Мартин бросил портфель на диван и снял пиджак – от велопробега ему стало жарко, он тяжело опустился на стул у письменного стола, но тут же решил, что в сидячем положении будет соображать ещё хуже, нажал на кнопку, и столешница с жужжанием поднялась на высоту, позволявшую работать стоя. В центре экрана компьютера торчал стикер: «“Фрилагрет” не продаёт алкоголь??!!!»
Мартин выглянул из кабинета, Патрисии по близости не оказалось, и он громогласно её позвал. Та высунулась из-под своего рабочего стола, распрямилась и, прихрамывая, зашла к Мартину.
ebooksa