Собрание сочинений

22
18
20
22
24
26
28
30

– То есть как это? – с предельным разочарованием говорила Бритта. – Как это ты не знаешь, как привинтить полку?

– А почему я должен это знать?

– Но мужчина должен это знать.

– То есть ты считаешь, что умение пользоваться инструментами прилагается к Y-хромосоме автоматически? Ты это имеешь в виду?

– И ты что, ни разу ничего не сверлил? Когда был маленький?

– Когда я был маленький, я читал книги.

– Но разве твой отец никогда не…

– Почему бы тебе самой не привинтить эту полку? «Женщины могут», и так далее.

– Но я же сказала, что я не знаю, как это делать.

– И я не знаю, – пожимал плечами он.

Возможно, она начала бы его презирать, не защищай он своё право ничего не знать о дрелях с таким мрачным напором. Пытаться извиняться или что-то сделать и не преуспеть – просверлить кривое отверстие, согнуть гвоздь, промахнуться молотком – было бы крайне унизительно.

– Сделай сама, – говорил он Бритте, зажигая сигарету, хотя она просила его не курить в квартире. – Или ищи себе другого парня.

Поначалу Мартин воспринимал все прикладные навыки Сесилии с исключительным одобрением. Ему нравилось, что у неё имеется этот устрашающе огромный ящик для инструментов, сделанный из голубоватой и слегка потёртой листовой стали, где хранились всевозможные шуруповёрты и гвозди, разводные ключи и прочие предметы с неизвестными ему названиями. Ему нравились красные плоские карандаши с толстым стержнем, которые она точила туристическим ножом. Нравилась уверенность, с которой она разматывала рулетку. Нравилось, что они – Современная Пара и не похожи на его родителей с их безнадёжными гендерным стереотипами и соответствующим разделением обязанностей и компетенций. Нет, они с Сесилией избавились от всех отягощений нуклеарной семьи. Они отказались от установок, которые бездумно принимались на веру предыдущими поколениями. Они видят жизнь в свете постмодернизма и понимают, что «мужское» и «женское» (тут Мартин представлял, как он жестом показывает «кавычки») – это искусственные категории, а не закон природы. Они, Мартин и Сесилия, представляют поколение, которое свободно от предрассудков и научилось воспринимать собственное тело не как судьбу, а скорее как политическую и историческую арену. Так будем же глубоко признательны Сесилии Викнер за то, что она так ловко управляется с валиком! И выглядит при этом очень сексуально в рабочем комбинезоне и рубашке, заляпанной краской.

А он хорошо разбирается в другом. К примеру, в философских течениях двадцатого века. Сартр тоже потолки не красил. И Хайдеггер не брал в руки молоток. Возможно, Витгенштейну приходилось колоть дрова, когда он жил в этой своей норвежской сторожке, но он вообще был очень странным. Так что Мартин спокойно слушал Сесилию, которая объясняла, как снять обои с медальонами, как потом зашпаклевать стену и покрасить её, выбрав спокойный оттенок белого. И нестрашно, что Сесилия работала в три раза быстрее и её движения были верными и точными, а он действовал неловко и наобум.

Первые дни ремонта протекали в гармонии. Настежь открытые окна, эхо включённого радио в пустых комнатах, Мартин сходил за пиццей на обед, и они ели её прямо из коробки. Но работать приходилось много, время поджимало, Андерс уже пообещал комнату новому жильцу. И Мартину начало казаться, что Сесилия говорит, что он сделал что-то не так, чаще, чем надо, а когда он действительно делает что-то неправильно, она не проявляет понимания и выбирает неверный тон.

В общем, они впервые по-настоящему поссорились, если это можно назвать ссорой.

Всё детство Мартин ссорился с сестрой. Они освоили все конфликтные формы. Яростные рукопашные. Тонкий холодный игнор. Вербальные издевательства, как вариант китайской пытки водой. Политические интриги с привлечением родителей. Прямые и тайные кражи имущества. Метания различных предметов друг в друга. Выкрикивание изощрённых ругательств и обязательное хлопанье дверьми. Потом он, как и все, ссорился с подругами. (Бритта, скажем, ценила хорошую ссору выше, чем мирную жизнь.) Но Сесилия всегда вела себя так разумно, так спокойно и рационально, никогда не повышала голос, с ней всё и всегда можно было обсудить. Обстоятельно и включив логику.

Началось всё с какой-то банальной мелочи. Кисть не положили в скипидар или неплотно закрыли банку с краской, и в этом упущении оказался виноват Мартин. И когда по завершении долгого дня утомительных малярных работ в воздухе заискрило горькое раздражение, Мартин, видимо, не смог сдержаться. Видимо, он сказал, прости-меня-за-что-я-не-такой-ловкий-и-быстрый-как-некоторые-из-присутствующих. Видимо, он сказал, чёрт-возьми-может-тебе-стоит-немного-отдохнуть. А она, видимо, ответила, ничего-такого-я-не-имела-в-виду, а он сказал, нет-ты-именно-это-имела-в-виду-не-отпирайся, а она сказала, господи-как-же-мне-всё-это-надоело.

Примерно так это и произошло, и Сесилия стояла посреди комнаты со скребком для обоев в руке и странным выражением лица, подозрительным и испуганным. Влажные пряди волос прилипли ко лбу, а глаза стали как будто прозрачными. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но раздалось только прерывистое дыхание. И, покачав головой, она осторожно положила на пол скребок и почти бесшумными шагами вышла из комнаты.

– Ты не можешь вот так сейчас уйти! – завопил Мартин. – Ты не можешь уйти, пока мы всё не выяснили! Сисси… Черт возьми, Сисси!