Собрание сочинений

Сесилия утверждала, что Мартин к нему несправедлив. И Мартин составил в голове список коммуникационных прегрешений Густава за долгие годы.

– Должен отметить, что тенденция очевидна. Это я всегда выхожу на связь. Это я звоню. А он потом появляется и требует, чтобы мы шли куда-то пить и чтобы всё было как десять лет назад. Он напивается и начинает злиться, что его все осуждают, а тебе хочется сказать: Густав, никто тебя не осуждает. Кто тебя, к дьяволу, осуждает? А? Посмотри вокруг, кто здесь тебя осуждает? А он бормочет что-то про остальных, «остепенённых», подразумевая, видимо, кандидатов филологии и магистров политологии… а я даже не магистр!.. И при том, что сам он пять лет проучился на художественном факультете проклятого Валанда, да? Он думает, что «все» только и делают, что всё «до косточек разбирают»? А он такое дитя природы, которое плещется во чреве интуитивного искусства и исключительно творит, в то время, как мы, все прочие, только пачкаем искусство анализом и критикой? Как будто это такая крутая добродетель – не быть интеллектуалом, тогда как на самом деле ты просто плевал в потолок и не удосужился что-нибудь выучить? Как будто интеллектуальная деятельность – это занятие второго сорта и всегда в тени… да что я, чёрт возьми, могу понимать. Да, в тени искусства. Жизни. Да?

В конце концов он начал гасить любую мысль на эту тему. И всё равно, случалось, просыпался, а в голове у него вертелись два слова: Густава нет.

Однако вскоре после этого эмоционального взрыва события начали разворачиваться стремительнее. Сесилии позвонил научный руководитель и предложил поехать в Лондон на конференцию «Меняющаяся Европа», которую проводил London Congress of Humanities and Social Sciences [202]. Докторант, который должен был ехать, застрял с велосипедом на трамвайных путях и сломал ногу, поэтому не хочет ли она занять его место?

– Разумеется, да, – ответила она и, вцепившись в трубку, стала ловить взгляд Мартина. – Или я должна выступить? У меня нет никаких… хорошо… да… да… да, получится. Мне только нужно поговорить с мужем.

Тысячу лет она не называла его мужем. Слышать это было неожиданно приятно.

– …всего несколько дней, – сообщила она, перемещаясь кругами по кухне. – Две ночи, максимум – три. Нормально? Я могу позвонить маме, чтобы она пришла помочь с детьми…

– Если для тебя это так важно, то…

Она посмотрела на него как на идиота:

– Мне плевать на конференцию. Я подумала о Густаве. – План был простой: она заедет по адресу, который у них есть, а если там его не окажется, то, может, кто-то в галерее что-нибудь знает, а если нет, то что делать… – Но мы хотя бы попытаемся.

И через неделю она уехала в Англию. Элис закричал, как только отъехало такси. Ракель нашла беруши периода колик, сунула их в уши и расположилась на диване со стопкой библиотечных комиксов об Астериксе.

– Спасибо за помощь, – проворчал Мартин.

День прошёл в преодолении трудностей. Элис переключился на менее эксгибиционистскую протестную форму – отказался от пищи. Ракель ела с отменным аппетитом, не выпуская из рук коробку с динозаврами, своим последним увлечением. Тираннозавр Рекс – это в первую очередь падальщик. Динозавры откладывают яйца, в точности как птицы. А мозг стегозавра размером не больше грецкого ореха, но ему больше и не надо, потому что он не делает ничего, кроме того что ест траву и листья. Все динозавры произошли от птиц, это не гигантские ящерицы, как может показаться по их внешнему виду. Папа, а как ты думаешь, какого размера мозг у Элиса?

Потом прогулка в Слоттскугене – коляска, восьмилетка на велике, банановое пюре в рюкзаке, трагедия из-за пропавшей шапки, утомительный трёп с Уффе, общаться с которым хотелось меньше всего, но именно он (в не по сезону лёгкой джинсовой куртке) встретился им на пути.

– Есть новости от великого художника? – спросил Уффе. – Как поживает баловень истеблишмента?

– Он написал несколько реально крутых вещей, – соврал Мартин. – Так что всё в порядке. Вполне. Нет. Нет! Элис, нельзя в рот ветку. Я сказал, нет! Ракель, пожалуйста… Уффе, мне тут надо разобраться. Рад был тебя видеть, ну давай, пока.

На следующее утро позвонила Сесилия и сообщила, что Густав нашёлся:

– Мы вечером будем. Сможешь уложить детей и приготовить кровать для гостей?

– О’кей, – быстро ответил Мартин, потому что в её голосе читалось «пожалуйста-не-спрашивай-больше-ни-о-чем», и к тому же это был дорогой междугородний звонок. – Хорошо.

Мартин провёл несколько часов, убирая кухню – попытался работать, но почему-то не мог сосредоточиться, а вытирая дверцы шкафчиков, раздражался всё больше и больше. Потом раздался звук поворачиваемого ключа, и эти двое вошли в прихожую.