Он крепко обнимал её ночью. Листал её телефонную книжку, сам не понимая, что ищет. Смотрел на неё глазами других мужчин. Красивое, но слегка усталое лицо, длинная шея, плавная линия подбородка. Высокая и стройная, она стояла, склонившись над кухонной столешницей, читала газету и заправляла за ухо прядь волос. Однажды они договорились встретиться в городе – им нужно было в банк, – и издалека он её не узнал. До того как материализоваться, Сесилия была незнакомой женщиной в пальто из верблюжьей шерсти.
Он обзавёлся дурной привычкой постоянно спрашивать её, о чём она думает. Похоже, она замкнута больше обычного. Или напряжена? Недоступна? Она часто переспрашивает «что?», как будто не слышит его. По ночам ведёт себя отстранённо. Иногда он просыпается, а её рядом нет. Он убеждает себя, что она в туалете, и снова засыпает. Когда он спрашивает, всё ли в порядке, она кивает, дело просто в постоянном стрессе и диссертации. До дедлайна ведь совсем близко. Возможно, ей придётся переписывать какие-то куски.
И она запускает руки в волосы так, что они торчат в разные стороны, смотрит ничего не видящим взглядом и проваливается в свои мысли.
Ровно когда режиссёр решает совершить прыжок и сломать ритм своей жизни, он узнаёт, что у актрисы отношения с другим членом труппы, смазливым самодовольным молодым актёром на вторых ролях. Режиссёр возвращается к жене-культурологу и издалека наблюдает за страстной и невероятно банальной историей любви артистов. Он понимает, что у них всё закончится плохо, и не удивлён, когда актриса приходит к нему, печальная, с красными заплаканными глазами. Но слишком поздно: /…/
Дайана оставила адрес, и он долго носил его в портмоне. А потом скомкал и выбросил в канал.
Назначили дату защиты, рабочие дни Сесилии стали ещё длиннее. Мартин призывал её заниматься, сколько нужно, каждый день ходил в садик, покупал продукты, готовил еду, отправлял Сесилию назад в кабинет, предлагал ей оставаться на кафедре, потому что там можно спокойно работать. Зимой они редко ложились спать одновременно. Утром она просыпалась раньше всех. При любой погоде зашнуровывала шиповки и исчезала на несколько часов пробежки, с которой почти никогда не возвращалась уставшей. Под глазами были круги, но разгорячённое лицо сияло. Она быстро и сосредоточенно ела, но еда как будто шла не впрок. С хрупких плеч свисали рубашки. С помощью гвоздя и молотка она проделала новую дырку на ремне. Они снова занимались сексом, но всегда в плотной темноте, без слов и на грани бодрствования и сна. Потом она сразу засыпала.
На Рождество они уехали на виллу Викнеров. Всего несколько дней – и библиотека завалена открытыми книгами, кипами бумаги, забытой апельсиновой кожурой, высохшими чайными пакетиками, блюдцами с остатками рождественской еды, которую она ела, склонившись над письменным столом.
Он призывал её быть спокойной, в ответ она лишь натянуто улыбалась, но взгляд оставался жёстким.
IV
ЖУРНАЛИСТ: Спасибо, на этих словах мы и закончим.
МАРТИН БЕРГ: Спасибо вам.
Позже все детали предстали в ярком свете, как в комнате для допросов или музейной витрине, – в том свете, который не оставляет теней и неясностей.
И не только день, когда всё случилось, а и предшествующие недели, дни, которые, без сомнений, не оставили бы в его памяти ни следа, если бы он не восстанавливал их час за часом снова и снова. Эти часы выстраивались перед ним, едва он прикрывал глаза: парад повседневности, который раз за разом казался всё более абсурдным и малопонятным. В каждом закоулке памяти он искал знаки того, что он что-то упустил и поэтому не смог предвидеть случившегося.
От защиты до исчезновения прошло две недели. Как потом Мартин рассказывал полиции (хотя они не спрашивали), за это время не произошло ничего особенного. Сесилия готовила диссертацию к печати, но работала не так интенсивно, как перед защитой. Она больше не забывала, что нужно купить в магазине. Она проветривала одеяла, меняла постельное белье и тщательно прибиралась. Как-то он пришёл домой и с порога почувствовал надёжное и уютное тепло изразцовой печки. Сесилия любила печку в теории, но топила её редко, а сейчас она не только сделала это, но и выбила во дворе все ковры. Она отводила и забирала Элиса из садика, помогала Ракели с уроками и бегала, как обычно. Да, он часто спрашивал, о чём она думает, и она отвечала «ни о чём», не глядя ему в глаза. Да, случалось, она стояла у окна и неоправданно долго смотрела на синий в сумерках парк с яркими кляксами уличных фонарей – стояла, сгорбившись и обхватив себя руками, как будто ей было холодно.
Но Мартин не знал, как рассказать об этом полицейскому, который был настроен слегка скептически и явно думал, что его жена просто бросила его, как это иногда делают женщины. И он промолчал.
Накануне вечером они поужинали как обычно. Сесилия долго читала Элису, а потом посидела в комнате у Ракели. Когда дети уснули, она забралась на диван и с интересом начала смотреть «Рокки», который шёл по телевизору.
Он поцеловал её, пожелав спокойной ночи.
В половине восьмого его разбудил Элис, который забрался в кровать и спросил, где мама.
Мартин хлопал глазами, пытаясь сориентироваться. Тело казалось тяжёлым, голова не соображала. Он посмотрел на часы: а ведь он проспал восемь часов. Сколько ему нужно спать, чтобы чувствовать себя человеком?
– Мама наверняка наверху у себя в кабинете. – У входа на лестницу они сделали дверцу, чтобы пресечь тягу Элиса к опасному альпинизму.
ebooksa