Парень, доставлявший китайскую еду, скептически косился на его заляпанное худи. Он писал по странице за подход. И не решался перечитывать написанное накануне. Открывал очередную пачку чипсов. В четвертьфинале Германия забила четыре гола Аргентине, и он почувствовал лёгкий всплеск радости. Полуфинал он пошёл смотреть с приятелями. Он не помнил, когда в последний раз надевал нормальную одежду. «Как ты?» – спрашивали друзья. «Хорошо», – отвечал Филип, хотя каждое утро просыпался с тяжестью в груди.
Как романист, он считал владение композицией одним из своих главных козырей. В молодости, изучая на одном из разрозненных университетских курсов «Поэтику» Аристотеля, он, к собственному удивлению, понял, что задет мыслью о пользе трагедии. Максимальный трагический эффект достигается, когда элементы истории развиваются в соответствии с собственным внутренним принципом и движутся к предначертанной кульминации. У истории должна быть логика, ведущая к печальному финалу. Потому что конец и есть самое печальное, это понимал даже юный и беспечный Филип. Ни один из его романов не заканчивался счастливо. Несчастливо они, впрочем, тоже не заканчивались, но конец всегда был последовательным.
В данном случае понять, как отдельные события выстроились в последовательность, он поначалу, увы, не мог. И только когда сочинительство заставило его отказаться от упрямой зацикленности на самом себе, он услышал голос разума и увидел истинное направление сюжета. Филип, смотри: то, что она живёт без прошлого и семьи, не может быть просто
Это закончилось и прошло, и ничего другого быть не могло.
Раньше он мучительно и долго придумывал название, но сейчас он записал первое, что пришло ему в голову:
Ещё через несколько недель Филип уже практиковал более прикладные методы забвения. Каким-то образом ему удалось закадрить симпатичную студентку-социолога, и он отправился с ней в ночной клуб, где принял маленькую таблетку и протанцевал четырнадцать часов без перерыва. Он чувствовал себя превосходно. Потом, правда, проснулся в незнакомой постели в какой-то коммуне, где, видимо, жила студентка. Тело болело. Где-то в куче чужой одежды лежали его джинсы, и в их кармане звонил телефон. Филип не ответил, но звонок раздался снова. Он отыскал штаны и выдавил из себя мрачное «алло». Звонила Ульрика.
Он не сразу понял, о чём она говорит. Его отвлекло какое-то движение рядом – студентка села в постели, моргая, как сова. У неё были подкрашенные хной дреды.
– …действительно лучшее, что ты написал. Я реально в это верю. Семейная хроника хороша, но сейчас это нечто совсем другое. От семисот страниц к двумстам… Я всё же должна признаться, что удивлена, Филип, удивлена и
К тому моменту Филип Франке уже очень давно не вспоминал об успехе, и сейчас он о нём тоже не вспомнил. Он подумал: нужно выпить кофе. Он подумал: как я отсюда выберусь? Он подумал: где мои трусы?
28
Хотя Филип Франке уже считался «успешным автором», но избавиться от привычки приходить на любую встречу заблаговременно, ему пока не удалось. На интервью со шведской журналисткой он пришёл за пятнадцать минут. Осмотрел кафе, где они договорились встретиться. Найти другое место за четверть часа было, увы, невозможно.
Он попросил свою подругу Николь посоветовать что-нибудь подходящее для интервью, и это была её рекомендация: новое заведение на бульваре Монпарнас, где молодые люди в роговых очках, подозрительно напоминающих те, что когда-то носил его учитель истории, сидели перед тонкими, как папиросная бумага, компьютерами.
Филип помедлил у двери, чтобы увидеть, не наблюдает ли кто-нибудь за посетителями – шведы ведь тоже известны своей пунктуальностью, – но заметил только, как японская девица фотографирует на мобильный свой малиновый тарт. Он вздохнул и выбрал столик у окна. Николь сюда отлично бы вписалась. Утром она ходила перед ним в одной сорочке и трусах и курила так, как будто рак лёгких угрожал кому угодно, но не ей, да, это казалось ему сексуальным, но пахло в квартире отвратительно. Он демонстративно сказал ей «нет». Когда он уходил, она оделась, вытащила штатив, настроила камеру на автоспуск и приготовилась себя фотографировать.
Филип возлагал большие надежды на переезд в Париж, но, прожив здесь пару месяцев, понял, что ошибся. Все попытки выработать хоть что-то, напоминающее тоску по родине, оказались безуспешными. Он представлял свою новую квартиру в Митте [223], со звукоизолированным кабинетом и просторным рабочим местом. Все его предыдущие романы были написаны за старым столом неясного первоначального назначения. Скорее всего, он предназначался для прихожей. Столешницу из тикового шпона покрывали следы кофейных чашек, ставившихся сюда десятилетиями; ничего, кроме ноутбука и стопки рукописных листов, на нём не умещалось. При переезде Филип собственноручно отволок стол в мусорный контейнер и услышал звук, с которым сломались его четырёхугольные ножки. Он купил новый принтер и новый компьютер. Установил кофеварку-эспрессо и понял, что ему никогда больше не придётся пить растворимый кофе. Всё было новым, белым и чистым. Окна выходили в парк. Всё предусмотрено. Всё отлично. Всё замечательно, помимо того факта, что он не может сосредоточиться. Документ на большом экране оставался пустым.
– Филип, – решительно сказала Ульрика, – тебе нужно на какое-то время уехать. У тебя был напряжённый период. Нужно на несколько месяцев прерваться. Ты немного абстрагируешься. И снова сможешь работать.
Он подумал о Карибах или Мехико, но потом на неделе моды в Берлине встретил Николь, и, ну да, Париж тоже неплохо.
Филип Франке покосился на часы. Он вынул из кармана новую записную книжку и положил её на стол, потом снова засунул в карман, потом снова вытащил и бросил на стол. Положил рядом ручку. Он сидел, глядя на улицу, и развлекался, гадая, кто из проходящих мимо окажется журналисткой.
Трудно сказать, что именно позволило ему понять, что это она. Совсем ещё молодая женщина с тем типом внешности, который встречается в любой европейской стране, однако стиль одежды был стопроцентно скандинавским. Вместо сумки холстинный мешок, волосы собраны на макушке в небрежный пучок, широкая рубашка и лёгкие широкие брюки. Она уверенно шла по улице и, войдя в кафе, узнала его сразу и помахала рукой.
– Здравствуйте, – сказала она. – Я Ракель. Рада познакомиться. – Она огляделась по сторонам, сказала «приятное место» тоном, которым называют «милым» некрасивого ребёнка. К ним подошёл официант. Она заказала кофе по-французски и спросила на немецком, что будет Филип. Он заказал капучино на английском.
Он ждал, что она заведёт привычную волынку о том, что ей действительно очень понравилась книга, потом вытащит мобильный и спросит, можно ли записать их разговор, и так далее, но она лишь внимательно смотрела на него, нахмурившись и сжав губы. Филип решил, что ни в коем случае не следует отводить взгляд в сторону.
ebooksa