– Возможно. – Голос Ракели звучал глухо. – Но расскажите о мужчине в армейской куртке.
Филип сгустил историю, наделив себя ролью ментально нестабильного детектива и сделав Сесилию таинственной
Человек в армейской куртке был важен не
– Ракель? С вами всё в порядке?
Она опустилась на скамейку, одной рукой держась за её спинку, другую положив себе на живот. Филип сел рядом. Ракель несколько раз глубоко вздохнула, а потом вытащила мобильный и по-деловому быстро нашла фотографию. Без слов протянула ему телефон.
– Кто он? – Филип увеличил портрет на заднем плане фото, явно удивлённый сходством с Сесилией.
– Лучший друг моего отца. – Она смотрела прямо перед собой, не мигая.
Они долго сидели молча. Филип ничего толком не понимал, но это и не было нужно. Подобное ощущение возникает в момент, когда роман начинает обретать форму: разрозненные фрагменты проступают из темноты, где-то в тёмных глубинах мозга само по себе начинает работать воображение, чтобы потом поднять на поверхность историю.
У Ракели были руки той же формы, что у матери. Она теребила заусеницу на большом пальце.
– Перестаньте, – сказал он. – А то пойдёт кровь.
– Мне нужно вернуться к брату, – сказал она.
– Я провожу вас до метро. – Филип предложил взять её под руку, и она не стала возражать. Прямые плечи поникли, затылок опустился, как цветок мака. Она напоминала ребёнка, который обманул всех, притворившись взрослым, а потом возненавидел взрослых за то, что те поддались на обман.
Оставив спокойное кладбище, они вышли на бульвар Распай. На проезжей части было полно машин, в горячем воздухе неподвижно висели выхлопные газы.
Он должен уехать из Парижа. Ему здесь нечего делать.
– Мне, кстати, очень понравился ваш роман, – сказала Ракель, когда они подошли к станции. – Я начала его переводить.
– Сообщайте мне, если что…
– Конечно. Там есть абзац в третьей главе, где…
– Я имею в виду Сесилию.
Она рассмеялась, полоска солнечного света упала на её лицо.
– Разумеется.