– Мартин, мы не можем просто выбросить всё это – выбросить, как будто это ничего не значит. Ты веришь в судьбу?
– В чисто метафизическом смысле нет, не верю. Мне кажется, люди часто употребляют понятие судьбы, как писал Сартр…
– А
– Но ты же сказала, что так продолжаться больше не может? А как бы тебе хотелось, я…
– Я имела в виду только… – Она начала плакать. Ему надо было сесть рядом, положить руку ей на плечо, прошептать что-то утешительное, и всхлипывания бы затихли, они бы поцеловались, и всё встало бы на свои места, как будто этого разговора и не было.
Мартин не сдвинулся с места. Бритта рыдала.
– Дело в том, что я не вполне разделяю эти твои представления о Тристане и Изольде и той роли, которую один из нас должен играть в жизни другого.
– Что ты имеешь в виду?
– Бритта, тебе двадцать один год.
– И что с того? А тебе двадцать
– Я хочу сказать только, что… хочу сказать, что будут… э-э-э… другие… лучше, чем я…
– К чему ты клонишь?
Только ближе к вечеру ему удалось заставить её уйти. На самом деле Мартин не был уверен, кто кого бросил. Он сел на пол рядом с проигрывателем. Прелюдия к «Тристану и Изольде» звучала снова и снова – он купил диск на блошином рынке после того, как Густав ходил на означенную оперу с матерью, – и её звуки смешивались с голосом Эббы Грён, доносившимся из соседней комнаты.
«Я хочу чувствовать плоть и не хочу быть таким, каким ты меня видишь», хрипел Тострём [46]. Мартин налил себе красного вина из бутылки, которую стащил на кухне. Закрыл глаза, откинул голову назад и, уперев её в стену, попытался найти определение для чувства, которое его наполняло. Оно было подозрительно похоже на облегчение.
– Я почти не сомневался, что всё так и будет, – сказал Густав.
– Но почему ты ничего не говорил? – спросил Мартин.
– Ты бы стал слушать?
– Нельзя говорить такое людям, которые считают, что они влюблены, ты же это понимаешь.
Потом несколько месяцев Мартин жил тихо, что воспринималось окружающими как муки расставания. Пер клал руку ему на плечо и смотрел с выражением я-знаю-что-ты-сейчас-чувствуешь. Густав пытался вытащить его в «Спрэнгкуллен», упоминал названия групп, слушать которые Мартин не хотел, и делал вид, что обижается, когда Мартин рано уходил домой.
Мартин три раза прочёл «Философские исследования» и написал пятнадцать страниц в виде отдельных параграфов, что ему показалось весьма удачной формой. («Нечто вроде кавера самого Витгенштейна», говорил он явно впечатлённым однокурсникам.) Его больше не передёргивало от телефонных звонков, он дал себе обещание написать хотя бы два рассказа и почти его выполнил. Один об обречённом романе между молодым писателем и столь же молодой актрисой, этим текстом он оставался особенно доволен.
ebooksa