— Мамашу вашу, его супругу, звали Елизаветой Степановной?
— Это все есть в моей метрике, в свидетельстве о рождении.
— Верно, верно, там есть. Но не все. — Богородицкий усмехнулся. — А где они, ваши папаша и мамаша, ныне? Ну-ка ответствуйте!
Свешников молчал. Молчала и Липочка, с трудом сдерживая волнение.
— А не расстреляны ли они, Антонин Иоакимович? — с улыбочкой продолжал допрос Богородицкий.
Свешников молчал. Липочка ответила:
— Их повесили, Савва Миронович. Зачем вы об этом? И какое это имеет отношение?
— Вешать, положим, тогда не вешали, это уж вы прибавляете. А что вышку дали, это факт. Так что почтеннейший враг народа и почтеннейшая его супружница были того… — Богородицкий сделал жест рукой, будто нажимает на невидимый спусковой крючок пистолета.
— О чем вы? — Свешников, недоумевая, поднял на него глаза.
— Да, о чем? — вся напряглась и Липочка.
— О том, что правы люди, о которых, вы так недоброжелательно отозвались. — Богородицкий похлопал себя по карману, где сложенное вчетверо лежало подметное обращение белоэмигрантов. — Нас тут трое, в этой зале, и все трое мы на себе испытали несправедливость…
— Вы что-то путаете, — сказала Липочка. — Мы не улавливаем вашу мысль. Савва Миронович. Какие враги народа? Какие дети врагов народа? Антонин, скажи же ты наконец человеку! Пусть знает.
— Савва Миронович, — тихо заговорил Свешников. — Зачеркните то, что у вас там, в вашей книжечке, о моих родителях. Они погибли — это верно, и Липа правду сказала: их повесили, а не расстреляли. Но не те, не те вешали, кто вы думаете, нет. Не трое тут пострадавших от, как вы называете, несправедливости. А видимо, только вы один. Мы пострадали от фашистов. Родителей у меня отняли фашисты.
— Позвольте! При чем тут фашисты?
— А при том, Савва Миронович, что родители мои были разведчиками, чекистами. Немцы их зверски замучили. И не сами немцы докопались до того, кто же они на самом деле. Советских разведчиков выдал один из бывших кулаков, которого Советская власть пожалела и в свое время не отправила на Соловки.
— Не может быть!.. — Богородицкий, отдуваясь, утирал лицо платком. — Водички у вас не найдется?
Липочка подала ему стакан с водой. Он медленно пил, глоток за глотком, обдумывая положение, в каком оказался.
— Да-а, — сказал он врастяжку. — Неужто так? А уж чего только не наплетут люди! Ну и что же вы теперь обо мне думаете?
— Ничего особенного, Савва Миронович. Как сказано выше: не по адресу обратились, и только-то.
Богородицкий ушел, растерянный. Затворив за ним дверь, Свешниковы подошли к окну, смотрели, как он переходил двор к воротам. Он шел так, будто вот ступит еще шаг и вернется. Без зимней хорьковой шубы, без шапки из бобра он выглядел весьма непредставительно. По летнему времени в пестрой распашонке навыпуск, в узких брючках, отчетливо отразивших кривизну ног, он не был ни внушительным, ни представительным, каким казался зимой, — летний, он был линялым, выцветшим и еще более неприятным.
ebooksa