— Ах, ты уже и отцу рассказал?
— Что же мне оставалось делать? Глядишь, и поможет нам. Его хоть учить не надо, как это делается. С утра пораньше в редакцию потопал…
— Час от часу не легче. Сенсационный материал «На страже общественного порядка» уже сдается в набор…
— Кончай бодягу! И надо сейчас же согласовать: что и как будем говорить, если вызовут — чтоб одинаково, а не кто во что горазд…
— Что-то меня не шибко тянет идти в милицию. Я даже не знаю, где она… не подскажете ли адрес, гражданин?
— Та-ак. Значит, чистеньким решил остаться? Шкуру свою сберечь?
— А чего ее беречь: сапоги-то все равно из нее не сошьешь. И слезы проливать из-за меня некому. А вот у тебя плакальщиков-то дома полно. Гляди, папаша с утра пораньше в редакцию поскакал! А моя бабка разве что похнычет чуток…
— Все же я полагаюсь на тебя, Юр. Надо сообща…
— Еще посмотрим.
— Да ты чего юлишь? Если предашь…
— Иди Сашка запугивай…
— А не сходить ли к нему тебе? И к Габэ тоже. Расскажешь, как и что…
— Не гожусь я для такой почетной миссии.
— А ты, Юр, сегодня что-то сам на себя не похож.
— Наверно, потому, что то же в тебе заметил.
— Гм… Ну ладно, я пошел. Салют!
— Пока! А заводской парень этот кто, может, я его знаю?
— Ким Котков. Он всегда с Генкой ходит — с тем, который судья по вольной борьбе.
— А-а, знаю! Ну, угодили: один — богатырь, а другой судья.
Нынче утром, как обычно, Люда Туисова пришла будить своего подшефного засоню Габэ, и опять была готова до боли в руке колотить в дверь. Но на сей раз дверь оказалась незакрытой, а сам Габэ в выходном костюме лежал на кровати в глубокой задумчивости.