Тропинка в зимнем городе

22
18
20
22
24
26
28
30

Сашик был единственным ее сыном. То есть не только ее, но еще и мужа Петра Максимовича — притом долгожданным сыном, родившимся, когда Софье Степановне было за тридцать, и супруги уже отчаялись было иметь потомство. Даже едва не разошлись из-за этого. Петр Максимович целых полгода жил вне дома. Но врозь было невыносимо скучно, и они опять соединились. Ну, а если уж совсем откровенно, то не только и не столько из-за скуки. Тогда Софью Степановну как раз собирались повысить в должности, вызвали в партбюро и намекнули, что не худо бы преодолеть разлад в супружеской жизни, а то, мол, повод языки чесать… И Софья Степановна решительно преодолела разлад, дала окорот чужим языкам — во всяком случае, для посторонних глаз ее семейная жизнь сделалась почти примером. Потом родился Сашик, и это окончательно примирило и спаяло родителей.

В сравнении с женой, Пунегов был человеком совсем иного склада. Если Софья Степановна, благодаря своей энергии и напористости, обошла многих, то супруг ее несколько поотстал на служебном поприще. Он был очень медлителен в движениях, ходил неторопливо, говорил сдержанно, тягуче, шмякая толстыми губами. К тому же в последние годы Петр Максимович сильно сдал здоровьем, весь усох, лицо потемнело, выглядел жалко.

Десять лет разницы в их возрасте когда-то не устрашили Софью Степановну. Солидный и денежный Петр Максимович показался ей завидной партией, и, будучи невестой чуть перезрелой, она выбрала его, впрочем и выбор-то был не ахти как велик.

Отчего же Петр Максимович начал сдавать прежде времени? Он ведь был не так уж и стар. Кто знает. Не только от голода человек сохнет.

Возможно, его все более угнетали сложившиеся супружеские отношения. Будучи от природы человеком неглупым, Петр Максимович не мог не заметить, что год от года Софья Степановна все более пренебрегает им.

Он работал ревизором в системе потребсоюза, часто бывал в командировках и, честно говоря, обычно радовался этим поездкам. Там, наедине с самим собой, он отдыхал от своей активной, как вихрь, и говорливой, как сорока, жены.

Главную роль в семье, бесспорно, играла Софья Степановна.

Сашик учился во вторую смену, по утрам не спешил вставать, успевая выспаться всласть и после ухода родителей на работу. И теперь вот мать уже убежала, отец находился в командировке — и Сашик был сам себе хозяин, делай, что душе угодно, хоть дрыхни, хоть бренчи на гитаре, хоть балдей, включив магнитофон…

Он старался не думать о вчерашнем, отвлечься. Но мысль о происшедшем точила исподволь душу, как вода точит камень. «Нет, меня не выдадут… Да хоть и выдадут, в чем можно меня обвинить? Что я сделал? К тому же мне всего пятнадцать лет — несовершеннолетний…»

Сашик идет на кухню, ставит на газ чайник.

Пробует почистить зубы, но как только щетка с пастой попадает в рот, начинает мутить и приходится оставить эту затею.

Возвращается на кухню. С похмелья жевать неохота. Сашик брезгливо смотрит на яйца, приготовленные матерью для яичницы, и уже подумывает: а не швырнуть ли их в ведро для пищевых отходов — осточертела эта ежедневная яичница… Но вдруг на перилах балкона замечает голубей и расплывается в улыбке: «Подождите-ка, сейчас я поламкомлю вас!» Он варит вкрутую яйца, мелко крошит их вперемешку с кусочками колбасы, открывает форточку и скармливает свой завтрак голубям. Сам же довольствуется чаем с куском торта.

Подкрепившись, Сашик включает магнитофон, но даже бешеный ритм любимой рок-группы не пронимает его.

«Может быть, Валерка и Габэ уже сидят? — внезапно думает он и впервые пугается по-настоящему. — Может, надо было рассказать матери? А вдруг ребята уже проболтались, и матери позвонили из милиции… И если позвонили, что же она? Просто не поверила? „Ах, не может этого быть, чтобы мой сын… Это какая-то ошибка…“»

Сашик со стоном переворачивается на постели лицом вниз и прячет голову под подушкой. Да разве от дум спрячешься? От них избавиться так же трудно, как от муравьиной напасти, когда сдуру наступишь на их кишащий бугор…

«Оторваться надо от этой шайки, рвать когти, пока не поздно! — убивается Сашик. — А если уже поздно?»

До седьмого класса Саша Пунегов был самым сильным в классе не только в смысле учебы, но и в самом прямом смысле — он держал весь класс в подчинении и наслаждался своей безраздельной властью. Однако в начале следующего учебного года в класс пришли два новичка — и они оказались не то чтобы сильней, чем Сашик, но их было двое и они были очень дружны. Новенькие не покорились, как он ни старался, и однажды вечером после школы кинулись на него, повалили и непременно избили бы, не подоспей вдруг помощь, которая явилась в лице долговязого парня, назвавшегося Валерой. Он разнял их, проводил Сашика до дому, внимательно выслушал. Похвалил: «Парень ты, гляжу, смелый! Хочешь дружить? Тогда тебя ни одна собака не посмеет тронуть — тогда недруги за версту будут тебя обегать…» В Сашике бурлила жажда возмездия, и он тотчас ответил: «Да». Валерий познакомил его со своими дружками. Сашик принял клятву, сочиненную Юром, и по вечерам они теперь вместе выходили на улицы города. Как-то вечером ему предложили подойти к пьяному дядьке и отвести в сторонку — прислонить к стене, чтоб не упал, горемыка…

Теперь сердце мальчишки день и ночь трепетало от страха, но вместе с тем он наслаждался своим ухарством, а новые дружки всячески раздували в нем это чувство.

Потом его пригласили, как взрослого, на вечеринку к Юру. Сашик до упаду танцевал с девицей, которую звали Зиной — она была лет на восемь старше его. Крупная, цветущая, Зина призналась, что замужем, муж служит в армии, что есть дочка, оставила ее со своей матерью, а сама вот решила немного развеяться, тошно разменивать молодые годы на пеленки да скуку… Потом случилось так, что они остались одни. Синий ночник едва освещал комнату. Зина прижалась к Сашику пышным горячим телом и зашептала: «А ты, малыш, никогда не пытался расстегнуть пуговки девчачьей блузки, вот здесь, на груди, а, Сашенька?» — «Нет…» — задохнулся он. Руки дрожали и никак не могли справиться с петельками. «Ах, ты, кутенок!» — шептала Зина и жарко целовала, тискала его тонкое, как тростинка, гибкое тело.

После она подняла стыдливо опущенную голову Сашика на свою нагую грудь и, лаская, сказала: «Ну, вот ты и стал мужчиной».