— Мамы у меня нет. Умерла.
— Ну-у… — тихо посочувствовала Павла Васильевна. — И давно ли?
— Мне тогда шесть лет было.
— Господи, вот она жизнь-то… — небольшие серые глаза Павлы Васильевны заблестели от навернувшихся слез. — И отец не женился снова?
— Нет, — ответила Света. Опять подумала: «Зачем же я им обо всем этом рассказываю? О себе… Ведь я пришла сюда говорить совсем о другом, присмотреться к их житью-бытью…»
Похоже, что Пантелеймон Михайлович угадал эти ее мысли, уловил ее растерянность. Либо просто счел, что уже наступил подходящий момент для иного разговора.
— Светлана Николаевна, что же мы все-таки будем делать с нашим хулиганом?
Она даже обрадовалась вопросу Кызродева, который вмиг все вернул в надлежащее русло.
— Хотелось бы поговорить с самим Валерием, — сказала Светлана. — Я надеялась, что застану вашего сына дома.
— Не явился, подонок, — раздраженно сказал Кызродев. — Небось сидит у своих закадычных дружков. Совещаются, как им быть…
— Подождем еще немного, ведь придет, — кротко попросила Павла Васильевна.
— Ну, как же, будут тут его добрые люди до утра дожидаться! — потеряв сдержанность, распалился Пантелеймон Михайлович. Получилось грубо, он это сам заметил, виновато посмотрел на гостью.
Но жена не упустила этой единственной и редкой возможности выразить свое мнение, с которым, как видно, здесь не считались.
— Чего кричишь? — упрекнула она Кызродева. — Вот всегда так — криком и криком… Будто нельзя по-хорошему да разумом.
Пантелеймон Михайлович, оторопев от неожиданного семейного бунта, тем более в присутствии постороннего человека, к тому же журналистки, одарил супругу свирепым взглядом.
Пожалуй, Светлане оставалось лишь проститься повежливей и уйти, не дожидаясь разгара супружеской ссоры.
Но разговор требовал какого-то завершения.
— Я не желаю зла вашему Валерию, — сказала она. — Хочу лишь, чтобы он и его приятели жили честно, по-людски… Но вместе с тем меня тревожат сомнения: если им на сей раз легко простится — сойдет гладко, будто и не было, — не поймут ли они этого как безнаказанность, как поощрение? И опять — за прежнее…
— Нет, Светлана Николаевна, тут уж доверьтесь мне! — воскликнул Кызродев.
— Доверьтесь, голубушка… — в голосе Павлы Васильевны звучала мольба. Глаза ее были полны слез. — Небось теперь-то, после случившегося, остепенится.