— Ах ты, лапушка моя… — Валерий прижал к себе маленькую Маро, уткнулся носом в пышные волосы девушки. — Ну-ка, иди сюда, на ковер… нет, не бойся, это уже не самбо… да ты не жеманься, мы одни в доме…
Когда, проводив Маро, он вернулся домой, мать полушепотом остерегла:
— Отец ругался, что книжки его по полу разбросаны, а книжки-то эти служебные… ты уж как-нибудь оправдайся…
— Ну, это мы запросто, — отмахнулся Валерий и смело направился в отцовскую комнату.
— Знаешь, батя, я решил записаться в спортивную секцию, — оживленно сказал он. — Надо же подготовиться к службе в армии, чтобы не прийти туда слабаком. Хочу изучить приемы самбо: вот сегодня тренировался по твоим книжкам…
— Ты бы что поумней читал — на этих приемах далеко не уедешь… Хочешь прожить по принципу: сила есть — ума не надо?.. Учти, армии требуются люди образованные, культурные, разбирающиеся в современной технике… а этого мало: выворачивай руку, кидай через себя…
Валерия задел поучающий и высокомерный тон отца:
— Извини, батя, но поумнее книг я в твоем шкафу не нашел — только преступные рожи и приемчики самбо. Умные книги, наверное, в других семьях держат. Так там и живут покультурней, не то что здесь…
— Валер, да ты что несешь? — ахнула Павла Васильевна, поднеся ладони к щекам. — Зачем отца оскорбляешь, родную семью срамишь? И в кого же ты такой уродился — грубый, дерзкий, буйный…
— Да уж известно в кого! — еще более озлился Валерий. — Сами-то каковы? Вот ты, отец… ведь сколько я себя помню, ты матери доброго слова не сказал! Вечно рычишь или цедишь сквозь зубы… А ведь когда-то, слыхал я, она тебе была мила и люба — это когда брат ее, мой дядя, в районных начальниках ходил и пристроил тебя в милицию…
— Замолчи, Валерка! — испуганно вскрикнула мать. — О, господи, да что же это он придумывает…
Пухлая и бледная рука Пантелеймона Михайловича медленно опустилась на грудь, туда, где сердце — кольнуло, должно быть, — но разошедшийся сын не заметил этого жеста или пренебрег им:
— А, что, разве не так? Свое-то вы позабыли, а с меня права качаете? Из рода в род — тот же урод. От яблони яблочко, от ели — шишка… Я ведь знаю, что и на работе тебя, отец, не больно-то жалуют. Одни лишь побаиваются, а перед другими ты сам на задних лапках пляшешь… А я не желаю, ни перед кем…
Кызродев, судорожно глотая воздух, грузно опустился на стул.
— Да что же он эдак с родителями разговаривает? — едва не плакала Павла Васильевна. — Паня, ну что ты молчишь? Скажи что-нибудь… А лучше влепи ему по уху, чтобы в чувство пришел… У-у, зенки бесстыжие! Вырастили сына… Всю душу на него положили, ничего не жалели, дом и добро для него припасали — да мы же еще и виноваты… Отца коришь за то, что культуры у него маловато? А ведь отец твой, если хочешь знать, одиннадцати лет в тайгу подался — бревна тягать, мерзлую деревину грызть. Да до двадцати лет не вылезал оттуда! Где же ему было к книгам-то приохотиться! И то весь свой век и учился, и работал заодно… А ты с одной своей автошколой никак не совладаешь!
Вряд ли эти слова смягчили душу Валерия — он по-прежнему стоял набычась и глядел исподлобья.
Но самого Пантелеймона Михайловича речи жены тронули до слез: закусив губу, он поспешил выйти на кухню.
Под вечер, когда Ким возвращался со смены, его окликнул знакомый голос:
— Привет авангарду рабочего класса!
Это был Рудольф Надуткин, коллега Светланы по «Юности Севера», с которым Ким встречался в доме Туробовых.
ebooksa