Тропинка в зимнем городе

22
18
20
22
24
26
28
30

Из мрака по-прежнему доносилась лютая грызня, терзая Ванину душу. Нет, надо непременно спасти Сюдая! Поднять себя в собственных глазах после давешнего малодушия и оправдаться перед четвероногим другом, ведь Сюдай вправе и вовсе запрезирать его, собака умная, все понимает.

Он достал патронташ, рассовал по карманам патроны, ткнул в жаркий огонь смолистую булаву — и с этим полыхающим факелом уже готов был двинуться к месту сражения…

Но прежде заглянул в шалаш — проверить, как там дедушка. Заметил, что тот пошевелил ногой. Обрадованный Ваня склонился над ним. Глаза старика были открыты, он что-то пытался сказать.

— Что, дедушка?

— Не ходи туда… — едва слышно прохрипел Солдат Иван. — Не ходи… нельзя…

— Но медведь-то разорвет Сюдая! — взмолился мальчик в отчаянье.

— Не разорвет… он ни под когти, ни под клыки не сунется — увернется…

— Дедушка, а что же они там на одном месте грызутся, будто застряли?..

— Я туда давеча лосиные кишки отнес… голову да ноги… пускай ест Михал Иваныч. Насытится и уйдет, откуда пришел. А ты не ходи… кликни собаку-то…

Дедушка прикрыл глаза, умолк.

Но и эти скупые слова воодушевили мальчика. Не выпуская из рук пищали, он вернулся к костру и стал у огня, чувствуя прилив новых сил. Спокойным и властным голосом заправского охотника позвал собаку:

— Сюдай, Сюда-а-ай!

Ночной лес отозвался оглушительным эхом: «Сюда-а-а…»

Лай оборвался. Ваня поднял комлеватый сук, изо всей силы заколотил по сосне — частые удары, будто пулеметная очередь, прорезали тишину.

Примчался не ведающий устали бесстрашный Сюдай: запыхался, мокрая шерсть на боках слиплась, то ли от ратного пота, то ли искупался где попутно, хвост калачом. Глядит на Ваню. Тот наклонился, обнял его, чуть придерживая, чтобы в пылу бойцовского азарта не вырвался и не кинулся снова. Ласково увещевал его:

— Сюдайка, ты не сердись на меня. Зачем нам этот медведь? Пускай живет… и кишок лосиных нам тоже не жалко… наестся косолапый вволю и уйдет своей дорогой… Раз он не нападает на нас, зачем его трогать? Дедушка так же считает. Он всё знает, гляди-ко, заранее оттащил требуху подальше…

Сюдай слушает Ваню, кажется, немного смиряется, помахивает хвостом, но уши все еще навострены в сторону ручья: его храброе сердце все не может успокоиться. Он вздыбливает щетину, рычит, оскалясь, обнажая по-волчьи длинные и белые клыки.

Ваня дал Сюдаю кусок запеченного мяса. Тот схватил его, захрумкал с жадностью, кажется и позабыв сразу о недавнем лютом своем враге, медведе.

Что бы еще могло произойти здесь, не будь Сюдая? Особенно в тот момент, когда сам он, Ваня, крепко спал, а костер едва не погас совсем. И вот, проснулся бы он, а над ним — огромный медведь! Ой-ой-ой, да от одного этого зрелища у него могло бы разорваться сердце, хоть бы медведь его и не тронул. А ведь мог бы этот Михайло и по плечу его похлопать своей когтистой рукавицей. Даже представить жутко…

У Сюдая половина левого уха оторвана — но это не медвежьих лап вина: давно, еще в деревне, собаки, выясняя отношения, откусили в потасовке. Да и следы чужих зубов имеются на его теле, тоже не медвежьих. Но из любых побоищ Сюдай выходил победителем. Бывало, что и бранил его Ваня за охоту к драчкам. Как-то даже ремень пришлось пустить в ход. Однако теперь мальчик думает: «А ведь если бы он не был таким отважным, то и не посмел бы в одиночку броситься на медведя!»