Тропинка в зимнем городе

22
18
20
22
24
26
28
30

— А в деревне как обойдешься без этой работы, без топора? — по-взрослому ответил Ваня. — Знаю, что в городе тепло по трубам само в дом идет, и газ течет в печку — вари, жарь, сколь хочешь.

— Это да, — подтвердил Вадим неопределенно.

— А дедушка сказал, что в моих руках уже и теперь достаточно силы, — прихвастнул невзначай Ваня. — Да дед и сам еще крепок…

— И мой был силен и бесстрашен, как тигр, — сказал Вадим, не пряча гордости. Потом добавил: — До вчерашнего дня был таким…

Оба чувствовали, что им хочется поговорить именно о том, что более всего тяготило теперь их души. Но они не знали, как начать такой разговор.

Ваня снова взялся за топор, а Вадим, зажав под мышкой конец бревна, поволок его к костру.

На землю постепенно опустилась ночь — она была еще темней и непроглядней вчерашней, еще таинственней и казалась еще более страшной.

Мальчики развели костер, накормили стариков горячим супом, напоили их крепким чаем. Хотя теперь у них был йод из аптечки, повязок на ранах они не тронули.

Подкормили собак и спустили их с поводков: те уже не рычали друг на друга — тихо растянулись по краям шалаша, каждый ближе к своему хозяину. Султан выглядел даже более спокойным, чем Сюдай. Словом, собаки быстро признали друг друга, заключили между собой мир. А способны ли люди поступить так же?

Сами мальчики ужинали по другую, дальнюю от шалаша сторону костра, ели молча — сказывалась сильная усталость, мучила неопределенность завтрашних забот.

Но потом Вадим, тихо, чтобы не услышали старики в шалаше, заговорил прерывающимся голосом:

— Вань… я весь вечер собираюсь тебя спросить. Вот когда ты пришел сюда и увидел, что дед твой ранен… и когда узнал, кто это сделал, что тогда? — стесненное дыхание приглушало голос Вадима, но черные глаза его горячо поблескивали.

Ваня давно ждал этого вопроса и готов был к нему, но внезапно прихлынула к сердцу кровь и там остановилась, распирая грудь. Он едва не уронил кружку с чаем. Но все же взял себя в руки, ответил:

— Да я тогда чуть не рехнулся. Будто бы в меня самого стреляли… Не знал, что делать, метался, как подранок, от злобы и отчаянья… Готов был сам застрелить твоего деда, да не поднялась рука… в человека… живого…

— Страшно… — выдохнул Вадим и так побледнел, что даже отсвет пламени не оживил его щек. Помолчав, продолжил: — Если бы ты не перевязал его, он истек бы кровью.

— Честно говоря, душа противилась. Вот, думал, — лютый волк, едва не убил моего деда, а я же его и лечи…

— Спасибо тебе, — сказал Вадим. — Что после ни будь, а за это — спасибо.

— Что там, любой бы… — засмущался Ваня, — был бы хоть ты на моем месте… как же иначе, если на твоих глазах человек истекает кровью…

Костер, взбодрясь, будто расправив крылья после дневной дремоты, жадно пожирал кондовые бревна.

Мальчики долго в молчании глядели на огонь. Собаки тоже посматривали на пламя из-под полуприкрытых век. И, наверное, старики, лежавшие в шалаше, тоже видели в створе полыханье костра.