Цена слова

И я услышал крик.

Его крик…

Проснулся, улыбаясь.

Теперь отлично понимал, что ночных кошмаров больше не будет. Этот гад своё получит. Провидение не дремлет. Всё в руках Творца.

До момента перевода во взрослую зону, я перечитал все священные книги, что нашлись в тюремной библиотеке.

Время много.

Часть третья: «Рыжий дьявол»

Глава 1 — Запахло весной -

Пять лет спустя.

Весна. Запах свободы пробивается из распахнутой настежь форточки. Зеки дуреют. Костяшки сбиты в кровь. Пахан намекает, что если в моей камере не появятся опущенные, могу подставиться и сам.

Одна подстава и не отмоешься. Уместна поговорка: «Не делай добра, не будешь злым». Я вроде как прерываю естественный ход вещей. Но мозги у меня на месте. «Естественного» здесь только изжога от баланды. Чёртова система.

Мне двадцать один год. Я терплю. Коснуться мужика для меня противоестественно, как бы ни рычал внутренний зверь. С благодарностью вспоминаю главный подарок пахана на день двадцатого рождения — снял проститутку и на четыре часа шепнул надзирателю перевести в отдельную камеру. Возможно, кто-то посчитает, что так лишаться девственности «западло», но проститутка это лучше, чем волосатый мужик, поголубевший поневоле.

А до тюрячки время как-то не было. Жизнь не по девкам бегать заставляла.

Потеряв девственность, проснулось желание. Но всё равно стою на своём — не будет в моей камере опущенных. Макать мужиков мордой в парашу — не для меня, хоть во снах образ Ростиславы всё зыбче и зыбче.

Время течёт, как бы ни убеждал себя и не придумывал возвышенных слов. Её семья не прислала посылки. Ни разу. Им бы самим выжить. А мне так даже проще. Если никогда ничего не получаешь с воли, ничего не ждёшь, не надеешься, значит — сердце не дрогнет. Я давно весь как железный. Очень помогает.

Хата у нас не блатная, хоть мне и приходиться иногда выполнять мелкие поручения для положенца зоны, подтверждая свой статус смотрящего за порядком в камере. Вразумлять я умею, но никогда не перегибаю палку. Может поэтому старый зэк с начальными, ещё гулаговскими понятиями жизни за решёткой, ещё не пустил под нож?

Не знаю. Об этом не задумываюсь. Просто стараюсь оставаться человеком и в нечеловеческих условиях. А это с каждым днём всё сложнее и сложнее. Не в одиночке же живу. В обществе. Если не хочешь прогибаться под общество, прогни само общество. Вот и воспитаю мужиков, что на десять, двадцать, тридцать лет старше.

Несмотря на строгость, в мою камеру просятся с переводом все те, кто сохранил в душе черту. Точнее, не переступил её. Или очень в этом раскаивается.

У каждого своя судьба. Но есть второй шанс…

Тяжёлый дротик прорезал воздух камеры, впился в восьмёрку на деревянной мишени. Старая, купленная ещё с самими дротиками, безнадёжно уничтожена за годы тренировок и восстановлению не подлежит. Пришлось приспособить под мишень обломок стола, что пострадал в результате спровоцированной подстрекателями драки. Меня постоянно проверяют на прочность и нет-нет, да и засылают в камеру мужичка, который вроде бы ни то, ни сё — тихий и спокойный, а шепчет, намекает, и один за одним, другие мужики начинают косо поглядывать на подстрекателя.

Он шепчет что-нибудь сучье, такова сук порода. Приходиться чистить ряды, заодно промывая мозги. Не то, чтобы сам пахан хотел меня уничтожить, но ведь и у него немало недругов. Каждый хочет встать во главе, контролируя общак и обладать подпольной властью. У каждой группировки свои планы.