Несколько лет назад, сильно устав от ухода за своим маленьким сыном, я гуляла в лесу неподалеку от дома. Был жутко холодный день. Иглы льда пронизали влажную почву, и небольшие их осколки искрились, будто зима отложила в землю свои икринки. Я чувствовала себя достаточно счастливой. Но вдруг на доли секунды в моем безоблачном настроении мелькнула тень. Сердце забилось как сумасшедшее, а ладони начали потеть. Будто бы неконтролируемые компоненты внешнего мира передались мне и уничтожили мое ощущение себя.
То, что я описываю, называется панической атакой. Некий внезапный ужас, животная тень, захлестывающая человеческую форму. Как будто нечто дикое лишь спало, погруженное под внешний слой рассудка. А затем по неясной причине, когда ничто больше не сдерживает его, оно сбегает и становится еще более неуправляемым из-за прошлых ограничений. Чувства взвинчиваются до предела и обостряются. Обычные переживания внезапно превосходят невидимые ощущения организма.
Тот, кто поддается подобной иррациональной панике, спутанно пытается убедить себя попробовать собраться и вернуться к состоянию самообладания. Уверения, что «все хорошо, все хорошо», незамедлительно перечеркивает убедительное чувство, что мир вот-вот рухнет. И в то время как языковые центры мозга придумывают любые слова, которые могли бы помочь, другие органы нашего тела выбрасывают норадреналин и серотонин, чтобы подготовиться к воображаемой угрозе. Икроножные мышцы напрягаются, готовя нас бежать со всех ног. Но вскоре паника начинает отступать. Выброс страха испаряется, возвращается спокойствие бытия. Любой, кто когда-либо переживал подобный момент беспричинной паники, упрекает себя за чрезмерную реакцию, а затем снова впадает в панику. Наконец, эмоции начинают стихать. Их место занимает болезненное настроение, смесь унижения и удивления. Что за странное, неконтролируемое состояние это было?
Некоторые мгновенно узнают это чувство. А другие, возможно, нет. Но даже если человек никогда не испытывал панических атак, мы все имеем представление – каждый свое – об этих загадочных и тревожных особенностях личности. Что бы ни служило спусковым крючком для паники – будь то полный стресса период в жизни или какой-то пустяк, – она обычно принимает форму гиперчувствительности ко всем ощущениям тела, будто ты заперт внутри чего-то и вот-вот умрешь. Тем зимним днем я обнаружила, что мое сердце заходится в непостижимой тревоге. Но спустя примерно пятнадцать минут я поняла нечто совершенно очевидное. Впервые я сознавала, почему мое тело было напугано. Оно боялось за себя.
Быть животным страшно. Подобно всем прочим организмам, нашим телам можно нанести вред – от нежелательного сексуального домогательства до травм и стресса. Многим из нас не нравится то, что мы узнаем о своих животных телах и о тех опасностях, с которыми они сталкиваются, – от выделения фекалий до размножения раковых клеток. Но физические угрозы, например патогены и хищники, оказывают глубокое воздействие на все живые существа. А у животных есть большой набор способов, как победить организмы или вирусы, стремящиеся овладеть ими.
Когда мы занимаемся весенней уборкой, стоит на секунду задуматься о древесном таракане, который испражняется в собственном доме, потому что его фекалии обладают противогрибковыми свойствами. Некоторые жуки перекатываются по земле, чтобы покрыть свои тела антимикробной грязью. Корсиканская лазоревка устилает свои гнезда лавандой, чтобы отвадить москитов. Термиты отпугивают опасность, окуривая свои термитники нафталином.
Да, необходимость опередить хищников подарила жизни на нашей планете поразительную коллекцию моделей поведения. Одной из наиболее известных защит от хищников владеет жук-бомбардир, который может создать внутри себя взрывоопасную смесь химических веществ, чтобы уничтожить угрозу. Защитная окраска – удивительная способность некоторых животных быть похожими на свое окружение. Это жизненно важный навык. В классическом исследовании начала XX века натуралист Алессандро ди Чеснола выборочно поместил несколько коричневых и зеленых богомолов в смесь растительности. В течение восемнадцати дней птицы систематически съедали всех насекомых, которые не были похожи на окружающий их фон.
Но, конечно же, конкуренция и агрессия существуют и между особями одного вида. Для того чтобы обхитрить соперника, в ход идут любые уловки. Приматолог Дороти Чени рассказывает историю двух живущих в неволе самцов шимпанзе, Люта и Ники. Парочка боролась за превосходство в течение долгого времени. Однажды Лют попытался спрятать невольно возникшую гримасу страха и подчинения, сжимая губы пальцами, пока Ники этого не видел. Лишь когда он смог контролировать выражение лица, он повернулся навстречу своему сопернику. И стратегии для преодоления опасностей будут различаться не только между видами, но и между особями внутри видов. В исследовании биолога Дитриха фон Хольста тупайи[59] демонстрировали различные реакции на проигранное сражение. Одной из реакций было подчиниться и продолжать жить, в то время как другие сдавались и умирали.
Как можно ожидать, наши тела тоже обладают мощными стратегиями для ухода от опасностей. Чувства жажды и голода помогают нам избежать обезвоживания или недоедания. С помощью интуиции мы можем выбрать и употребить подходящую еду. Наша иммунная система дает нам возможность внутренней борьбы с патогенами и другими источниками болезней, и у нас также есть психологические качества, например чувство брезгливости, которое отвращает нас от возможных источников заражения, например гнилого мяса и отталкивающих запахов.
Все млекопитающие демонстрируют эволюционные преимущества эффективной системы реагирования на угрозы. Даже у простейших есть способность обнаруживать свет, чтобы почувствовать опасность. Но в случае с животным, у которого есть развитая возможность получать информацию и до определенной степени регулировать некоторые свои переживания, мы приходим к поистине сложным и многообразным моделями поведения. Мы осознаем все то, чего стремится избежать любое животное: болезни, травмы, неспособность самосохранения. Понимание не означает, что мы все время об этом думаем, но подразумевает, что мы – сознательно или нет – знаем об угрозах, с которыми связана деятельность живого организма. Это знание о враждебных действиях внешнего мира оказывает огромное и зачастую невидимое влияние на всю нашу жизнь.
Американский нейробиолог Джозеф Леду начинал свою работу с изучения реакции грызунов на угрозы, но обрел популярность после того, как в 1977 году вышла его книга
Когда я встретилась с Леду в один из теплых дней в Вильямсбурге, недалеко от Бруклина, он был занят работой над «древней историей людей». В последние годы он утверждал, что причина тревожных расстройств кроется в измененной обработке опасности. Он уверен, что наше понимание страха и тревожности следует разделить на две системы, а не рассматривать их как одну. Есть поведенческие реакции и соответствующие физиологические изменения в мозге и теле, и есть осознанные чувственные состояния, выраженные в собственных оценках страха и тревоги. Это могут быть спутанность восприятия, инстинктов, автоноэтическое сознание (мысленные путешествия во времени), свойственные людям. В нашем теле возникает напряжение, но не потому, что наш тип сознания неестественен, а потому, что мы хотим каким-то образом логически объяснить те ощущения, которые часто скрыты от осознанного анализа. И, возможно, потому, что мы знаем некоторые вещи, о которых лучше бы нам не знать.
«Страх – это когнитивная оценка того, что вы в опасности, – говорит нам Леду, – точка зрения, дающая дорогу страху, который просыпается из-за активизации цепей выживания или беспокойства за свою жизнь». Мы реагируем на хищников и защищаем себя от травм и патогенов. Но мы также распознаем угрозы, например, своему состоянию, которые, по сути, немного отличаются. Причина по-прежнему адаптивна, а вот последствия уже отдалены. Изначально статус означал приоритетный доступ к ресурсам в условиях конкуренции. Снижение статуса могло стать вопросом жизни и смерти, и оно посылало тревожные сигналы по всему телу. Болезнь, смерть и старение, особенно у самцов приматов, могли означать катастрофическую потерю силы и положения в иерархии. И сегодня перемены в нашем социальном статусе по-прежнему приводят к заметным изменениям уровня серотонина и андрогенов.
Сегодня людей с тревожными расстройствами лечат, воздействуя на миндалевидное тело – древний эмоциональный отдел мозга, – но лишь с частичным успехом. Причина такого внимания к миндалевидному телу кроется в том, что известны случаи, когда люди с повреждениями в этой области не могли выражать физической реакции на угрозы. Леду считает, что такое объяснение слишком упрощает происходящее. Есть и другие стороны функций мозга, которые мы только начинаем понимать. Известно, что работу миндалевидного тела регулирует вентромедиальная префронтальная кора головного мозга, усиливая или подавляя реакцию на угрозу при изменении ситуации. Неспособность этого механизма вмешаться в процесс может привести к неконтролируемым вспышкам гнева. После первых экспериментов с расщепленным мозгом Майкл Газзанига углубился в развитие своих теорий о том, что левое полушарие выступает в качестве интерпретатора, логически объясняя и оправдывая реакции после того, как они произошли. Газзанига вместе с коллегами пролил свет на значимость левого полушария, которое оказалось причастно к описанию единого опыта. Он назвал его «интерпретатором».
При проведении исследований существует тенденция искать основную причину того или иного поведения. Но все, что мы на данный момент обнаружили, должно предостеречь нас от упрощенных причин. Газзанига ясно показывает, что упрощенные объяснения работы мозга не способны охватить обширную матрицу обработки данных, которые составляют то, что мы понимаем как интеллектуальное поведение. Похоже, что большая часть когнитивных процессов человека проходит в определенном беспорядке, во время которого ряд внутренних систем и процессов, а также внешних воздействий сталкиваются между собой. Из-за этого сложно вывести однозначную теорию эволюции, поскольку некоторые из этих процессов будут обладать явными адаптивными свойствами. А другие могли просто попасть под общую гребенку, потому что многие наши качества по различным причинам были объединены. Таким образом, когда дело доходит до постановки простых целей, соотносимых с нашими качествами, мы оказываемся весьма ограниченными существами, но именно поэтому у нас и появляется такая поведенческая многогранность.
Динамическая взаимосвязь наших тел и наших идей – это критически важная черта человеческого опыта. В нашем сознании находится запутанный клубок реакций между эволюционировавшими импульсами, многовариантными стереотипами поведения, внешними факторами и воспоминаниями. Это проблема, с которой мы всегда сталкиваемся, пытаясь разобраться в себе. Какой смысл пытаться упорядочить вид, чей описательный ум является смесью поразительного понимания и столь же поразительного хаоса? Когда мы пытаемся свести свой вид до простого объяснения, мы обнаруживаем, что ясность то появляется, то исчезает, будто кто-то щелкает пультом по каналам.
Но признавая, что у людей есть внутренние реакции на угрозы, свойственные и большинству других форм жизни, мы можем видеть, что наша интерпретация риска, в сочетании с памятью и окружающей нас в реальном времени социальной средой, создает эксцентричные взаимоотношения с первоначальной угрозой. Наше сознание, бесконечно пытающееся найти себе логическое объяснение, должно что-то сделать с чувством опасности.
К сожалению, мы больше не признаем изначальные источники многих наших чувств и порывов. Наш социальный интеллект заслоняет их. Большинство из нас живет в обществе, которое убеждает нас, что быть человеком означает быть рациональной личностью, полностью контролирующей свои решения. Но при этом мы видим проблески альтернативной реальности в исследованиях того, как мы реагируем на угрозы. В психопатологии специалисты давно ассоциируют многие наиболее часто встречающиеся нарушения психики с подобием защитного механизма. Британский клинический психолог Пол Гилберт предположил, что паранойя соотносится с угрозой враждебного отношения других людей; ипохондрия и навязчивые расстройства – с повреждением тела или с контактом с чем-то травматичным. Социофобия связана с последствиями снижения статуса; страх разлуки – с потерей источника защиты или поддержки.
Несмотря на тот факт, что большинству из нас это предельно ясно, мы все еще предпочитаем отрицать, что мы – животные. Мы уверены, что наша культурная и интеллектуальная жизнь освободила нас от влияния сил природы. Но мы забываем на свой страх и риск, что то, как мы воспринимаем мир и друг друга, остается функцией социальной психологии приматов.
Вместе лучше