Некоторые интригующие исследования прошлых десятилетий обнаружили, что, когда мы видим опасность – реальную или воображаемую, – большинство из нас ищут силу в том мировоззрении или культуре, к которой, как нам кажется, мы принадлежим. Дальнейшие исследования показали, что угрозы могут также привести к более сильному желанию соответствовать нормам группы. Психолог из Гарварда Карлос Наваррете вместе с коллегами разработал серию исследований, во время которых участники обдумывали сценарии, содержащие адаптивные задачи. В шести исследованиях, проведенных в США и Коста-Рике, Наваррете продемонстрировал, что среди участников, рассматривавших ряд угроз, давление которых может быть снижено в социальной группе, все утвердились в поддержке пронационалистического автора, а не социального критика, по сравнению с теми, кого просили думать о нейтральных вещах.
Некоторые ученые, занимающиеся исследованиями нашего поведения, обнаружили доказательства взаимосвязи между прямой угрозой и превалирующей системой взглядов. В спорном исследовании, проведенном в тридцати странах, общее присутствие паразитов в сообществе связывалось с аспектами политической идеологии. Страны с большим количеством инфекционных заболеваний чаще имели авторитарные режимы и были более склонны к религии и коллективизму. Ученые также обнаружили, что те, кто обладал большей чувствительностью к потенциальным возможностям патогенов, демонстрировали более сильное уважение к традиционным нормам. Это исследование нужно рассматривать с осторожностью. Вышесказанное не означает, что идеологический выбор напрямую вызван патогенами или нашей чувствительностью к ним. Но похоже, что патогены и то, как мы на них реагируем, могут быть одним из факторов, из-за которых мы в большей или меньшей степени склонны выбирать нашу группу. Даже если эффект незначительный, он может стать таковым в будущем мегаполисов с населением в десятки миллионов человек, живущих в непосредственной близости.
Другое исследование показало, что страшные события или угрозы могут вынуждать нас повторно подтверждать нашу приверженность группам, с которыми мы себя идентифицируем. Патриотические идеи, например национализм, похоже, повышают наше чувство безопасности. Изучение этого феномена проводилось в разных культурах. Психолог Хонгфей Дю из Гонконгского университета обнаружил, что механизм получения некоторой свободы от угроз за счет приверженности традиционным ценностям существует во всех культурах, но его конкретный характер зависит от норм той или иной культуры. Влияние на благополучие совпадало с идеалами коллективистских культур, например, в Китае, в то время как участники из Австрии в исследовании больше тяготели к западным индивидуалистическим культурам. Таким образом, угроза нашей культуре или мировоззрению может казаться людям атакой на нашу иммунную систему.
Из этого следует, что иногда вызов, с которым сталкивается чья-то группа или мировоззрение, может привести к ощущению опасности с некоторыми сильно неприятными последствиями. Психолог Джероен Ваес уверен, что страхи или предполагаемые угрозы могут сподвигнуть людей считать участников своей группы более человечными. Таким образом, люди, находящиеся за пределами группы, могут чувствовать, что имеют меньше человеческих качеств, на которых основывается моральная ответственность. Во время исследования, проведенного среди израильских участников, Гилад Хиршбергер обнаружил, что экзистенциальная тревога вынуждает людей искать подтверждения, что их система убеждений превосходит другие. Этого можно достичь, пытаясь обратить последователей в свою веру или отвергая тех, кто продолжает бросать вызов их мировоззрению. «В особенно ужасных случаях, – пишет он, – люди поддерживали или участвовали в убийстве тех, кто угрожал их системе ценностей». Другое исследование, проведенное Джеффом Шимелем, показало, что при угрозе культурному мировоззрению чаще появляются мысли о смерти. Эффект сохранялся, даже когда эмоциональное состояние участника находилось под контролем. В экстремальных случаях, когда нам кажется, что наша культура может быть в опасности, некоторые из нас могут ощущать это как угрозу для своей жизни. Парадоксально, но некоторые отдельные люди даже жертвуют собой во имя группы, конечная цель которой – сохранять им жизнь. Именно таким образом положительные эффекты товарищества могут оборачиваться для нас деспотичным или жестоким отношением.
После событий 11 сентября проводились обширные исследования с целью отследить их влияние на политику. В 2001 году национальное обследование взрослого и детского населения в США обнаружило, что более 90 % испытывали один или более симптомов стресса, имеющего отношение к атаке, а большинство говорили, что в поисках утешения они обращались к религии, к друзьям и к группам, с которыми себя идентифицировали. Дальнейшие обследования, проведенные некоторое время спустя, обнаружили, что эти симптомы у большей части наблюдаемых исчезли, за исключением тех, кто находился в непосредственной близости от событий. Однако ряд исследований, проведенных начиная с середины 2000-х годов и заканчивая недавним опросом в 2018 году, выяснил, что большинство тех, на кого напрямую повлияли атаки, изменили свое мнение в сторону более консервативной политики. Теория гласит, что люди склонны защищаться, когда сталкиваются с тем, что угрожает легитимности или стабильности их системы убеждений. В случае с 11 сентября – угрожает самой сути Америки.
«Консервативный» – это термин, в который входит широкий спектр различных политических и исторических значений. Сейчас мы обозначаем этим словом явную приверженность традиционным ценностям, которые часто встречаются в преобладающем в стране мировоззрении. Консерватизм, в удаленной от политики интерпретации, привлекателен тем, что он рисует понятную, последовательную и стабильную реальность. Спорная, но заставляющая задуматься статья Джорджа Боннано и Джона Джоста выявила, что «смещение в сторону консерватизма» среди выживших во Всемирном торговом центре в последующие месяцы и годы после событий было связано с желанием отомстить и нарастить военную силу и одновременно с повышенным уровнем депрессии и стресса. Но это не означает, что консерватизм вгонял людей в депрессию. На самом деле исследования, которые совсем недавно провел Джост, выявили, что те, кто считал себя консервативными, чувствовали себя и более счастливыми. Получается, что все наоборот. Переход к мировоззрению, кажущемуся более надежным и незыблемым, происходит в результате сильного потрясения от страха.
Чума на всех вас
Когда мы занимаемся интерпретацией всего через линзу политической истории и культуры, мы лишаем себя некоторых ценных источников понимания. Когда мы упускаем из поля зрения тот факт, что мы являемся животными, мы теряем из виду причины, которые могут толкать нас на какие-то действия. Бесспорно, люди невероятно чувствительно реагируют на любые намеки на предопределенность в их политических или религиозных предпочтениях. И, конечно, нужно интерпретировать подобные находки с определенной долей осторожности. Но тем не менее мы можем быть уверены, что используем наши реакции на угрозы в интересах своих идей.
Профессор психологии Джейми Голденберг изучал основные реакции отвращения по отношению к животным, а также к человеческому телу, продуктам метаболизма и жизненным процессам. Все это – часть наших индивидуальных иммунных ответов. Но похоже, что эти реакции отвращения усиливаются, когда нам страшно или мы находимся под влиянием стресса. В исследовании 2001 года участников одной группы попросили написать о своей смерти, а участникам другой группы были предложены контрольные вопросы. Затем их попросили заполнить анкету о чувстве отвращения, разработанную Джонатаном Хайдтом с соавторами. Когда речь заходила о продуктах жизнедеятельности тела («Вы видите испражнения, которые кто-то не смыл в общественном туалете») и о животных («видите таракана»), чувства отвращения были выше у тех, кого просили думать о смерти. И мы, будучи социальными существами, можем манипулировать подобными врожденными механизмами в более негативных целях.
Использование вызывающих отвращение метафор против тех, кого мы сторонимся или на кого нападаем, происходит повсеместно. Когда конфликты и тяжелая жизнь привели к увеличению миграции в Европу из стран Ближнего Востока и Африки в 2016 году, газета «Сан» писала, что Британия «наводнена толпами мигрантов и беженцев». Даже британский премьер-министр Дэвид Кэмерон назвал кризисом «толпы людей, надвигающихся со Средиземноморья». Те, кто мог бы вызвать к себе сочувствие, были отнесены к категории вирусов или вредителей. И подобные разговоры пугают.
Задумайтесь о мире будущего, с нехваткой ресурсов и еще несколькими дополнительными миллиардами человек. Подумайте также о том, что может случиться, если к обширной миграции добавится изменение климата. В одном только 2017 году девятнадцать миллионов человек сменили место жительства из-за природных катаклизмов. До этого волна массовой миграции, охватившая примерно десять процентов населения мира, случилась за несколько десятилетий до 1914 года. Затем случился еще один период – после потрясений Второй мировой войны. Что может произойти, если развернется череда угроз? Возможно, при смешении популяций и этнических групп мы будем наблюдать временные или даже экстремальные формы защиты мировоззрения. Намеки на это уже можно увидеть в подъеме национализма и популизма в странах-представителях старой демократии.
В 2017 году изобретатель Всемирной паутины Тим Бернерс-Ли признал, что «деятельность человечества, объединенная сетевой технологией, похожа на антиутопию. Существует онлайн-абьюз[61], предрассудки, предвзятости, поляризация, фальшивые новости; все во многом работает не так, как надо». В исследовании, проведенном Всемирным экономическим форумом, отмечалось, что цели так называемого «киберрасизма» – распространять расистскую пропаганду на групповых сайтах и форумах и за счет этого укреплять свою собственную группу. Было обнаружено, что групповые предубеждения в онлайне укладывались в чрезвычайно похожие схемы, вне зависимости от взглядов группы. Методы привлечения людей включали использование интерактивных игр, использование юмора для манипуляции способами получения информации, а также выборочное использование новостей, которые подходили под их задачи.
И нам полезно знать, что определенные типы лидеров особенно преуспели в эксплуатировании наших страхов, чтобы повысить приверженность их власти. Для тех, кто стоит высоко в иерархии власти, угрозы – это инструмент для мобилизации населения. В 1984 году Рональд Рейган выпустил фильм под названием «Медведь». В фильме показывался бродящий по лесу медведь – символ угрозы со стороны Советского Союза. Фильм лег в основу его избирательной кампании и стал оправданием повышенных расходов на армию. В 2004 году, когда Америка жила в тени событий 11 сентября, политическая кампания Джорджа Буша выпустила листовку, которая показывала кружащих по лесу волков. В последние дни напряженной предвыборной борьбы между Джорджем Бушем и Джоном Керри подразумевалось, что волки символизируют угрозу национальной безопасности, с которой могут столкнуться американцы, если Керри победит на выборах. Эти выборы, говорил Буш своим сторонникам, определят «войну против террора». В рекламном ролике диктор говорит аудитории, что либералы и демократы урезали расходы на разведку и защиту в годы после взрыва Всемирного торгового центра. Керри немедленно отреагировал на митинге во Флориде, заявив, что оппозиция «использует стаю волков, бегущих по лесу, чтобы напугать вас». Но это сработало.
Не так давно, анализируя арабские аккаунты террористической организации ИГИЛ, политолог Сара Хамад Аль Курайни и ее коллеги обнаружили, что там постоянно использовались определенные приемы, чтобы спровоцировать насилие против жителей Запада или других мусульман с иными мнениями. Манипуляции начинаются с тактики дистанцирования, которая включает в себя использование пропаганды, описывающей «целевую группу как недолюдей, жестоких, плохих» и не способных на тепло или порядочность, в отличие от своих собратьев. Это быстро подводит к оправданию их пути к насилию.
Исследование античеловечной риторики, которой пользовались недавние кандидаты в президенты в Америке, выявило, что прочие кандидаты применяли от нуля до восьми дегуманизирующих комментариев за всю избирательную кампанию, в то время как Дональд Трамп использовал четыреста шестьдесят четыре. Нет никаких сомнений, что через границу США идет поток нелегальных мигрантов из Мексики, но Трамп постоянно называл этих неизвестных людей «животными» и «паразитами». Подобная риторика настораживает слушателя, снижает сочувствие по отношению к ситуации в целом и поощряет жителей или избирателей усилить свою приверженность собственной групповой идентичности. И это важно, независимо от того, какова твоя позиция – за или против политики лидера. Если ты обладаешь властью, играя таким образом на страхах людей, избирателям бывает очень сложно понять, манипулируют ими или нет.
Эксплуатация нашей системы страха и социальных тенденций не обязательно связана с принижением аутсайдеров. Иногда приверженности власти можно достичь за счет укрепления превосходных качеств группы, культуры или нации. Недавно китайские власти под предводительством Си Цзиньпина направили деньги на широкую программу мероприятий по продвижению достижений и идеалов коммунистического правительства и подрыву авторитета недоброжелателей. Журналисты Луиза Лим и Джулия Берджин, проведя обширное исследование, обнаружили, что методы поддержки китайской «исключительности» включали в себя все – от цензуры на выставление истории в неприглядном свете до монополизации СМИ. Надежда, как выразился Си, заключается в том, чтобы «правильно рассказать историю Китая». Подобные рассказы о превосходстве государства скорее типичны, чем необычны. Так называемая «мягкая пропаганда» стала характерной чертой государственных мероприятий во всем мире. Но есть четкая грань между гордостью и принуждением.
Разумно признать, что эти нисколько не поучительные тенденции иногда могут быть опасными. Если мы считаем, что действия других в какой-то степени представляют угрозу нашему мировоззрению, мы можем попытаться подавить их. Считая их выбор – будь то сексуальные предпочтения, вера в другого бога или другого политического кандидата – угрожающим, мы оправдываем свою антипатию к ним. Более того, если мы их дегуманизируем, пусть даже завуалированно, мы, скорее всего, будем отрицать, что у этих людей есть полноценный разум и такие же чувства, как у наших товарищей. И если мы сможем вызвать чувство отвращения к их образу жизни, мы даже можем найти оправдание жестоким способам их подавления. Там, где уровень страха высок, стоит следить за тем, что мы говорим.
Миф о человеке
Современные цивилизации до сих пор пытаются избежать ограниченности наших родовых тенденций и превратить человечество в универсальный источник сочувствия и сострадания. Эту цель определенно ставили перед собой многие социальные реформаторы и законодатели после ужасов Второй мировой войны. Прогрессивные идеалы опирались на концепции об уникальности, что предполагало наличие естественной системы, в которой наш относительный статус будет высоким – просто потому, что мы являемся
В наше время столько людей отдают предпочтение идеологической системе убеждений, уверяющей, что мы – уникальное и, по сути, высшее существо, что этим можно пользоваться в исследовательских целях. Индекс Ктейли рассматривает графическое описание развития человека, отображающее психологическую и культурную эволюцию людей от обезьян ко всесторонне развитой личности. Это представление строится на основе убеждения, что мы эволюционируем прогрессивно и что современные люди – это венец творения. Но насколько разумно прибегать к ложной предпосылке, чтобы выявить лучшее в нас?