— Пригнись, Улька! — испуганно шептала Лизавета, хватая подругу за подол. — А если немцы?
— Молчи! — оборвала ее Ульяна. — Спрячься за деревом.
Женщины замолкли, стали напряженно вслушиваться в голоса, доносящиеся с улицы. Вдруг рев моторов стих, и зычный мужской голос отчетливо прокричал:
— Остановитесь, товарищи! Тут нет дороги, впереди река.
— Глубокая? — спросил другой голос.
— Говорят, глубокая. Надо строить переправу.
Ульяна выскочила из своей засады и, радостная, побежала через двор на улицу, откуда доносились голоса. Недалеко от своего дома у берега реки она увидела колонну запыленных танков с красными звездами и советских танкистов, которые суетились между танками, сбегали к реке, кричали. Не обращая внимания на опасность, не помня себя от радости, Ульяна подбежала к самому ближнему танкисту, бросилась ему на шею. Мешая слезы со смехом, ткнулась мокрым лицом в его измазанную щеку и, как долгожданному своему товарищу, сказала:
— Пришли, слава господу. А мы-то вас ждали, так ждали! Спасибо вам, сыночки, прогнали их, гадов!
Сильные руки танкиста мягко коснулись ее плеч и тут же оттолкнули на обочину.
— Уйди, мать, с дороги, а то убьют. Лучше скажи нам, глубокая тут река?
— Зальет ваши танки, потонете. В сорок первом как раз тут красноармейская пушка с лошадьми потонула.
Ее обступили танкисты, наперебой расспрашивали:
— А брод близко есть?
— Тут кругом глубина. До войны была переправа за лесом, да немец спалил.
— Не знаешь ли, где есть бревна, чтобы навести переправу?
— Близко ни у кого нет. Может, на станции найдете.
— Нам искать некогда, того и гляди, немец огонь откроет. Поскорее бы перескочить через реку, мы бы ему задали перцу.
— Значит, нет ни у кого готовых бревен? — уточнил пожилой танкист со шрамом на правой щеке.
— Где же им быть?
— Придется рубить лес.