— Спасибо, девочка.
Алешка сердито дернул за руку сестру и потащил ее от решетки.
— Не давай ему хлеба, он разломал наш завод.
Алешка тогда не на шутку рассердился на Шуру.
Брат и сестра прошли на заводской двор и стали искать свою маму. Тут их увидела девушка в красной косынке и крикнула:
— Эй, Зина! Твои ребята пришли, обед принесли.
Из-за разбитой стены показалась мама.
— А Шурка немцу хлеба дала, — пожаловался ей Алешка. — У нас у самих нету, а она дает.
Мать расстелила на земле платочек, усадила детей, села рядом. Погладила по голове Шуру и Алешку.
— Ничего, Лешенька, нам и этого хватит. Ешьте, милые, ешьте.
Она разломила оставшийся кусочек хлеба на две части, отдала детям, а сама взяла картофелину и луковицу, круто посолила и стала не торопясь есть, улыбаясь и радуясь на детей.
— Теперь хоть войны нет, и слава богу.
Она ласково разглядывала загорелые худые детские мордашки, отламывала от луковицы перышки, макала в соль и протягивала их то сыну, то дочери.
Такой запомнилась Алексею мать.
А через несколько дней во время работ на развалинах взорвалась мина, и Алешкиной матери не стало.
Дети остались одни, бесприютные и голодные. Алешка все плакал, а Шура, оцепенелая, забилась в уголок комнатушки, с испугом, как загнанный зверек, смотрела оттуда на дверь и на опустевшую кровать матери.
Вечером на пороге их комнаты появились две женщины. Это были соседка тетя Катя и заводская подруга матери Галя, в красной косыночке, совсем такая, какой видели ее дети на развалинах, когда ходили к матери на работу. Тетя Катя обвела взглядом комнату и бросилась к детям с порога.
— Бедные вы мои, — сказала она ласково, протягивая свои большие мягкие руки. — Вставайте, ребятки. Вставайте.
Дети доверчиво прижались к ногам тети Кати, перестали плакать. Галя стояла в дверях, растерянно держала в руках авоську с картошкой и какими-то кульками.
— А ну-ка, Галочка, затапливай печь и наливай воды в чугунок, — певучим голосом приказала тетя Катя. — Они же есть хотят.