Однако Бернард не хотел запугать его криком, а старался получить хоть какие-нибудь дополнительные подробности об опасном путешествии своего лазутчика.
— Когда ты говорил ей, — допытывался он, — что ребенок, быть может, жив, смотрел ты ей в глаза, не менялась ли она в лице? Не вздрогнула? Не была взволнована?
— Не верит! — повторил Швентас.
Бернард задумался.
— Гм, — сказал он, — может быть, нашлись бы доказательства… да ты-то уже чересчур выдохся.
Холоп не возражал, постоял немного у порога, а потом, отпущенный неласковым ворчливым словом, вышел.
Когда он, сгорбленный, измученный, едва плелся по направлению к конюшням, ему повстречался брат-госпиталит Сильвестр. Сострадательному брату довольно было встретить последнего из батраков, больным или страдающим, чтобы не пройти мимо. Швентас даже не заметил монаха, а только почувствовал ласковый удар по плечу.
— Что ты так плетешься, как будто за спиной у тебя две меры жита? — воскликнул он.
— Устал… промерз… напала хворь… — пробормотал Швентас.
— С чего это ты так?
— Посылали… — неохотно ответил парень, — подошла зима… опухли ноги…
И он почесал себе затылок.
Госпиталит пристально к нему приглядывался.
— Ну, ступай дня на два на больное положение; немного отдохнешь…
Швентас обрадовался, но боялся, что скажет Бернард.
— Не смею, — пробурчал он.
— Я приказываю, — крикнул бойкий старичок, — ступай вниз, к рабочим… если будут силы, то немного прислужись там… и пользу принесешь, и грешное тело побалуешь.
И госпиталит указал рукой на нижний замок. Батрак поклонился и пошел. Отдых в тепле, на лучшей пище, которая давалась всем больничным, ему очень улыбался. А Бернард?.. Пусть себе посердится… Швентас не очень-то теперь об этом беспокоился.
Попасть в лазарет, хотя бы и по приказанию брата Сильвестра, было совсем не так легко. Правда, он был здесь хозяином; но безграничное мягкосердечие его было всем известно, а также чрезмерная поблажливость, а потому помощниками ему назначали людей, которые умели быть построже.
Лазаретные палаты в начале зимы всегда бывали переполнены, в особенности же предназначенные для рабочих и для челяди: там не пустовал ни единый уголочек.