Я в последний раз завернул за угол, вошел в крипту и увидел его. Стоя на коленях перед колумбарием, он осторожно, по одной, извлекал из льняного мешка длинные кости и складывал их в пятую с краю ячейку. Пока я его искал, он успел разложить останки четверых умерших.
– Но доволен ли ты своим участием в этом деле?
– Я выполнял свой долг… – начал я, но Анора перебил меня.
– Тара, – резко воскликнул он. – Я не об этом спросил!
Конечно, не об этом.
– Нелепо чувствовать себя виноватым, – вздохнул я. – Он убил трех женщин.
– Скорее всего, больше, – подхватил Анора. – Но ты все же чувствуешь вину?
– Сегодня после суда мер Урменедж указал мне на то, что из-за моего упрямства этого мужчину лишат жизни.
Анора оставил свою работу и взглянул мне в лицо.
– Бьюсь об заклад, это весьма вольная интерпретация его слов.
– Кроме того, мер Шевелдар не признал себя виновным, – добавил я.
– И тебя это беспокоит, – сказал Анора.
– У меня нет никаких оснований для беспокойства. Я
– Это все твой характер. Ты слишком добросовестно относишься к своим обязанностям.
– Ты сегодня не скупишься на похвалы, – сухо заметил я.
– Ты себя измучаешь и, чего доброго, заболеешь, – сказал Анора. – Успокойся. Тот, кому нечего скрывать и не в чем себя упрекнуть, не станет трижды менять имя. Даже степные варвары меняют имя только один раз.
– Он не смог объяснить, зачем делал это, – добавил я.
– Еще бы. Что они напишут на его надгробии, чтобы он не выполз из могилы, прежде чем его тело обратится в прах?
– Полагаю, все четыре имени, – ответил я, хотя эта мысль казалась мне смехотворной и в то же время чудовищной.
– Только чудовище ценит свое имя так низко, – сказал Анора, и я вздрогнул, услышав эхо собственных мыслей. – Скажи, как мне утешить тебя, Тара.