Да, я очистил дом от скверны, очистил его энергию. Но, увидев страх, что расцвел в ее глазах, когда она смотрела на дом, я понял, что больше ничего не смогу сделать. Она заслуживала жизнь, свободную от страха.
Я должен был отпустить ее.
С отъездом Беатрис у асьенды Сан-Исидро появится пространство для собственного исцеления. Увидев Беатрис впервые, я почувствовал, что она не такая, как все Солорсано, и оказался прав, но не все люди на этой земле знали ее и доверяли так же, как я. Останься Беатрис здесь, она бы стала олицетворением той семьи, что принесла столько боли этой земле и ее людям.
Для многих поколений в асьенде всегда находился Солорсано, которого они боялись. Слишком много поколений боли. Если б люди, которые владели этой землей по документам, никогда больше здесь не жили, я мог только представить покой, который придет к моей семье и другим жителям асьенды.
Но при мысли о том, что Беатрис никогда сюда не вернется, горло сжалось. Я не мог этого вынести. Ее присутствие в моей жизни за последние несколько недель перевернуло все с ног на голову, вывело меня из состояния гниющей ненависти к семье Солорсано и заставило действовать. Именно ее вмешательство прекратило мое изгнание и вернуло меня домой. Кто знает, как долго Сан-Исидро и моя семья страдали бы от призраков и землевладельцев, если б не Беатрис.
Я медленно поднялся. Мои конечности онемели, голова болела от недостатка сна. Глаза жгло от слез, пролитых и непролитых, и от пыли, что оставил за собой экипаж.
Для Беатрис правильным было уехать. Для меня же правильным было остаться здесь, на этой земле, с людьми, которые нуждались во мне больше всего.
Но это не значило, что прощание будет легким.
В те недели, что последовали за отъездом Беатрис, я часто искал утешения в доме. В часы сиесты, когда я знал, что царство Паломы с Мендосой – небольшая гостиная у кухни, переделанная под кабинет для ведения счетов и общего пользования, – будет пустовать, я прогуливался через сад, поднимался по невысоким ступеням и ступал в тень, следующую за порогом.
Однажды, через шесть недель после прощания с Беатрис, я вошел в дом и почувствовал, какими бдительными сделались стропила.
Я закрыл за собой дверь, осматривая тусклую прихожую сощуренными глазами.
Дверь зеленой гостиной распахнулась с тихим скрипом. Приглашение. Безмолвный призыв.
Дом хотел, чтобы я вошел в эту комнату. После того как донья Каталина ушла, дом сначала впал в глубокую спячку, а позже перешел к осязаемости, которая хоть и была искренней и бесхитростной, иногда таила в себе озорство. Пройдя прямо к зеленой гостиной и переступив ее порог, я не боялся.
Мое внимание привлек конверт, намеренно расположенный на ковре в центре комнаты, и то, как сильно белая бумага выделялась на темно-зеленом цвете.
До чего странно. Палома с Мендосой недолюбливали эту комнату, и посему они вряд ли могли оставить здесь какие-то свои записи.
И хотя прошло много недель с ночи моего неудавшегося обряда, с ночи, когда темнота обрушила на меня свою ярость, стены в этой комнате все еще гудели от моих прикосновений. Когда я подошел ближе, в голове вихрем пронеслись воспоминания: Хуана, развалившаяся на стуле и не обращающая внимания на землевладельцев; донья Каталина, сияющая, будто демон, в свете пламени; вздрагивающая из-за меня Мариана.
Беатрис, сидящая на каменной плитке, когда гостиная была еще пуста. Ее лицо, обрамленное темными, тонкими, как дымка, кудрями, и освещенное отблеском свечи, открытое и бесстрашное.
Я смаковал воспоминание о ее голосе. О том, что ее шепот имел надо мной непристойную, совершенную власть и мог послать мучительную дрожь вниз по позвоночнику…
Я подошел достаточно близко, чтобы разобрать имя, написанное тонким витиеватым почерком, но замер на полпути.
ebooksa